Другие поляки и чехи тоже окружили господина Четуина и тоже стали жать ему руку, хлопали по плечу, поздравляли. Волосы директора растрепались еще больше. Господин Четуин был слегка ошарашен, но все же доволен.
– Благодарю вас, благодарю… Но это сделал не я, вы же знаете…
Однако все поздравляли господина Четуина как представителя победителей – словно он лично сбил целую эскадрилью немецких бомбардировщиков. И когда господин Четуин наконец-то покинул гостиницу, чтобы успеть на поезд, один из постояльцев торжествующе крикнул ему вслед:
– Теперь Гитлеру будет о чем подумать!
* * *
Неизвестно, что придумает Гитлер, вот в чем беда, думала Анна. Погода наконец испортилась. Густая облачность мешала активным боевым действиям в небе. И никто не знал, что случится дальше.
Анна допечатала главу о природе юмора и получила за это фунт стерлингов. Она решила купить себе брюки (новая женская мода!), и они с мамой отправились на Оксфорд-стрит присматривать подходящие.
Несмотря на облачность, жара так и не спала. И во всех магазинах, куда они заглядывали, стояла страшная духота, и чем дальше, тем хуже. А брюки оказались ужасно дорогими. И только перед самым закрытием они нашли то, что нужно – брюки цвета морской волны, сшитые из какого-то неизвестного материала. (Мама высказала предположение, что они могут растаять при первых же звуках воздушной тревоги.) Но брюки подходили по размеру и стоили девятнадцать шиллингов одиннадцать пенсов и три фартинга. Поэтому Анна с мамой их купили: Анна – с чувством торжества, мама – от безысходности.
Мама была подавлена. Утром пришло письмо от господина Четуина, полное добрых слов и сожалений по поводу Макса. Но ничего нового и обнадеживающего господин Четуин не сообщил, и мама чувствовала, как тает ее последняя надежда.
Им пришлось стоять в длинной очереди на автобус. А когда автобус наконец пришел, мама плюхнулась на сиденье и, вместо того чтобы обсуждать с Анной ее новые замечательные брюки, открыла кем-то оставленную газету и принялась читать. Автобус в целях экономии бензина еле тащился, и мама смогла изучить газету от корки до корки.
– Ты только взгляни! – воскликнула она вдруг.
Анна посмотрела через мамино плечо: что могло ее так взволновать? Неужели обзор нового кинофильма?
– Нет, ты прочти! – настаивала мама.
Это был очень сочувственный отзыв о фильме, рассказывающем о проблемах и несчастьях антифашистских семей, пытающихся покинуть нацистскую Германию. Написал отзыв не кинокритик, а политик.
– Ты представляешь? – вскричала мама. – Они сочувствуют людям, которые не могут выехать из Германии. Но что случится с ними, когда они приедут в Англию? Их интернируют в лагерь!
Она торопливо свернула газету и сунула ее в сумку.
– Я напишу этому человеку, – заявила мама.
Как только они вернулись домой, мама показала газетную статью папе. Поначалу папа не был уверен, что это правильно – писать в газету.
– Мы гости в этой стране. Не наше дело критиковать здешние порядки.
Но мама стала кричать, что тут не до соблюдения этикета. Речь идет о жизни Макса. И в конце концов мама с папой вместе сочинили письмо.
Они написали о том, что папа в течение долгого времени выступал против Гитлера, что Макс получил стипендию, а господин Четуин хочет, чтобы его выпускник вернулся в школу преподавать. Они приложили к письму список людей из Кембриджа, протестовавших против ареста Макса. Письмо завершалось вопросом: ну не абсурдная ли это ситуация? Потом мама с папой вместе отправились на Рассел-сквер и опустили письмо в почтовый ящик.
* * *
Ответ пришел через два дня.
Воздушную тревогу той ночью объявляли несколько раз, и Анна почти не спала. Впервые несколько бомб упали не где-то в пригородах, а пугающе близко, где-то в центре Лондона. Хорошие вести в такие дни не приходят, устало думала Анна, с опаской поглядывая на письмо.
Мама тоже сначала боялась вскрывать конверт. А потом так неловко его рванула, что вместе с конвертом оторвался и уголок письма. Она стала читать – и разрыдалась.
Папа взял у мамы письмо, и они с Анной вместе его прочитали.
Письмо написал главный редактор газеты. Его газета, говорилось в письме, в течение долгого времени протестовала против политики правительства, из-за которой в лагерях интернированных оказались самые блестящие и преданные антифашисты. Редактора очень тронул рассказ мамы и папы. И редактор передал их письмо секретарю Министерства внутренних дел. Секретарь обещал незамедлительно разобраться в ситуации с Максом.
– Это значит, что Макса освободят? – спросила Анна.
– Да, – ответил папа. – Похоже на то.
Они уселись в тесной комнате для завтраков и смотрели друг на друга. Все внезапно переменилось. Ночью падали бомбы, опять завыла сирена воздушной тревоги, заголовок утренней газеты сообщал: «Суда интервентов скапливаются в опасной близости от портов», – но теперь это уже не имело значения.
Потому что Макса теперь освободят.
– Все-таки англичане – действительно необычные люди, – произнес папа медленно. – Судите сами: каждый следующий миг им может грозить вторжение. А секретарь Министерства внутренних дел находит время на какого-то неизвестного юношу, который к тому же родился в другой стране.
Мама протестующе фыркнула.
– Но Макс такой замечательный мальчик! – заявила она.
Глава восьмая
Прошла неделя, и Макс вернулся домой – совершенно неожиданно, ближе к вечеру, во время очередного воздушного налета.
Мама еще не пришла с работы, и папа пошел встречать ее на Рассел-сквер. Анна только что вымыла голову в ванной, расположенной в другом конце коридора, и возвращалась к себе с замотанной полотенцем головой. И вдруг увидела Макса.
– Макс! – закричала она и чуть не бросилась ему на шею.
Но потом резко остановилась: что, если ему не понравится? Это же так внезапно…
– Привет, человечек, – сказал Макс. Это прозвище он придумал для Анны, еще когда они оба были совсем маленькими. – Одобряю твое стремление к чистоте.
– Ох, Макс! – воскликнула Анна и обняла его. – Ты не меняешься!
– А ты что думала? Я зачерствел и озлобился? Больше не улыбаюсь? Конечно, я все тот же! – Он прошел за Анной в комнату. – Но с меня вполне достаточно полученного опыта. Надеюсь, ничего похожего на то, что случилось за эти четыре месяца, мне пережить не придется.
– Что ты будешь делать?
Макс переложил одежду с единственного в комнате стула и сел.
– Год буду преподавать. Чувствую себя обязанным старику Четуину. Он так старался помочь! А потом пойду в армию.
– Но, Макс, разве в Британские вооруженные силы могут взять немца?
