– Правда ли, что преуспеть в рисовании может лишь тот, кому это легко дается?
– Не думаю, – ответил он. – Возможно, у другого человека просто очень высокие требования. Мне кажется, в твоем случае, – добавил он, улыбаясь, – перспективы многообещающие.
Многообещающие, подумала Анна. Котмор вернулся к общему разговору, а она все повторяла и повторяла про себя его слова: не было ли в них какого-нибудь намека на иное значение? Нет, не было. Он действительно считал ее работы перспективными. Невероятно! Анна лелеяла эту мысль до того момента, когда настало время идти домой.
Они подсчитали, сколько кем выпито чашек кофе, и скоро все уже стояли на холоде перед кафе.
– Увидимся в четверг, Анна! – сказал Уильям-валлиец.
И несколько голосов как эхо подхватили его слова:
– До четверга!
В темноте голоса казались странно бестелесными. Спокойной ночи, Гарри. Спокойной ночи, Дорин. Затем звуки шагов растаяли среди домов, скрытых светомаскировкой.
Анна доверху застегнула пальто, чтобы ее так не продувало, и тут голос гораздо более глубокий, чем остальные, произнес:
– Спокойной ночи, Анна!
– Спокойной ночи… Джон, – отозвалась она после секундного колебания.
И ее затопило счастьем.
Она отделилась от группы и пошла по невидимой улице.
Джон Котмор пожелал ей спокойной ночи. И ее работы кажутся ему перспективными. Тротуар бежал у нее под ногами. А темнота вокруг светилась, как и все, к чему она прикасалась. Она удивилась, что станция Холборн выглядит как обычно…
Что-то невероятное, чувствовала Анна, произошло в ее жизни.
Глава шестнадцатая
Как-то несколько недель спустя Анна пришла на работу и увидела, что миссис Хеммонд уже там. Получилось неловко: Анна по обыкновению опоздала. Ей казалось, что нет смысла слишком торопиться на работу, когда там почти нечего делать. Но миссис Хеммонд, к счастью, не обратила на это внимания. Она изучала полки и шкафы в бывшем больничном помещении, которое до сих пор не использовалось, и, увидев Анну, сказала:
– Для тебя есть новая работа.
– Какая? – заинтересовалась Анна.
Миссис Хеммонд выглядела лучше, чем в первые дни после смерти Дикки.
– Не очень веселая. Но полезная, – сказала она. – Офицерская одежда. – И, взглянув на озадаченное лицо Анны, добавила: – Оставшаяся от умерших. Называть ее так – расстраивать людей. Но что поделать, это именно так. И нужно, чтобы одежда – самая разная – переходила от убитых к живым, к тем, кто в ней нуждается.
Тут Анна заметила на пыльной полке в углу ворох одежды – костюмы, рубашки, галстуки, части летной формы. На отслужившем хозяину вещмешке виднелась табличка с большими белыми буквами: «Служащий ВВС Ричард Хеммонд».
Миссис Хеммонд проследила за взглядом Анны.
– Глупо цепляться за одежду, особенно если она кому-то нужна, – сказала она. – В конце концов, он не единственный…
Оказалось, что у миссис Хеммонд в этом новом деле нашелся союзник – миссис Джеймс, которая потеряла двоих сыновей: одного во время операции в Северной Африке, другой, служивший в летных войсках, погиб в Германии.
В тот же день Анна ненадолго встретилась с миссис Джеймс – пожилой женщиной с огромными грустными глазами и почти неслышным голосом.
Миссис Джеймс привела с собой невысокого человека с помятым лицом и невиданной энергией. Он тут же принялся за дело: нужно было превратить пустующую комнату в кладовую для одежды, которую предполагалось откуда-то получать. Человек с помятым лицом что-то вычищал, стучал молотком, передвигал мебель – и к концу недели кладовка с крошечным кабинетом для миссис Джеймс была готова.
В кабинете, отгороженном от остального пространства двумя ширмочками, стояли стол и стул. Никакого источника тепла в этом вымороженном помещении не было, если не считать небольшого электрообогревателя в ногах миссис Джеймс. Но та, казалось, не замечала холода – просто сидела, глядя в пространство, словно это место было ничуть не хуже другого.
Миссис Хеммонд сохранила за собой кабинет рядом со швейной мастерской, но весь день то и дело наведывалась к миссис Джеймс и справлялась, как идут дела. Она дала объявление в «Таймс» с просьбой к женам и родителям погибших солдат приносить их одежду к ним в контору. (Это объявление Анна перепечатывала на машинке.)
И на следующей неделе одежда начала появляться – отдельные вещи и полные гардеробы. Одежду сортировали и раскладывали по полкам. Это была совсем не веселая работа. Прямо со станций транспортного технического обслуживания к ним доставляли дорожные сумки, содержавшие чуть ли не все имущество погибших. И там, кроме прочего, обнаруживались карточки гольф-клуба, бумажники, записные книжки. Что с этим делать, никто не знал. Однажды Анна вынимала из чемодана китель летчика, и из кармана выскочил и запрыгал по полу кладовки шарик для пинг-понга. Этот шарик почему-то особенно расстроил Анну.
В то же время пожилые дамы требовали теперь гораздо больше внимания, чем раньше: они ревновали миссис Хеммонд к ее новому делу. А еще и нужно было отправлять нитки вязальщицам. И Анна внезапно обнаружила, что страшно загружена. Теперь уже нельзя было опаздывать на работу. Даже выкроить время на обед было сложно. Иногда к концу рабочего дня Анна не понимала, остались ли у нее силы на школу искусств. Но каждый раз шла на занятия.
Между тем миссис Хеммонд сообщила всем генералам, адмиралам и маршалам авиации о новой схеме помощи военнослужащим. И меньше чем через три недели с начала предприятия у них появился первый молодой человек, которому требовалась одежда, – лейтенант Военно-морского флота. Его корабль был атакован подводной лодкой и затонул, а он в результате потерял все свое имущество. Миссис Хеммонд и миссис Джеймс наперебой предлагали ему взять все, что тот захочет.
Миссис Хеммонд с самого начала со всей энергией включилась в новое дело. Так что Анна не удивлялась, глядя, как та перетряхивает кучи одежды, стараясь найти для лейтенанта брюки нужной длины и шапку, которая бы ему подходила. А вот перемена, случившаяся с миссис Джеймс, ее поразила. Впервые за все это время ее огромные глаза не были устремлены в пустоту. Миссис Джеймс тактично и с пониманием выясняла у молодого человека, что именно ему нужно, как будто эта деятельность обеспечивала ей жизненно важное вещество, которого она была лишена; улыбалась, разговаривала и даже пыталась шутить – а потом вдруг снова впала в бездеятельность, как игрушка, у которой кончился завод.
С этого дня к ним постоянно приходили молодые люди, нуждавшиеся в вещах, и с таким же постоянством появлялась одежда от родственников молодых людей, погибших во время боевых действий. Иногда Анна пыталась представить, каково это – носить одежду убитых. Но молодые люди смотрели на вещи исключительно с практической точки зрения. Достать любую одежду сейчас было невероятно трудно. И это обстоятельство не располагало к особой чувствительности.
