Банка «Айрн-брю» взорвалась у Дурана в руках, как граната.
– Черт!
– Осторожно с банкой, она вся переболталась и может взорваться.
– Да что ты говоришь!
Дуран дал мне отхлебнуть первым, а сам стал облизывать руку. В обмен я дал ему шоколадный батончик «Кэдбери» с карамелью. Батончик растаял и вытек из обертки, но мы отковыряли от него пух и мусор из кармана, и на вкус он оказался ничего. На меня напала сенная лихорадка, и я чихнул раз десять или двадцать подряд в носовой платок, усаженный засохшими соплями.
Реактивный след вспорол небо.
Но небо тут же зажило само. Без лишнего шума.
КРРААААААААРРРР!!!
Я с грохотом съехал до середины изогнутой крыши, трепыхаясь между сном и пробуждением, пока не обрел координацию и не остановился.
Там, где я последний раз видел Дурана, сидели три чудовищно огромные вороны.
Дурана и след простыл.
Вороньи клювы торчали кинжалами. В масленых глазках таились кровожадные планы.
– Пошли вон!
Вороны знают, когда силы равны.
Колокол церкви Святого Гавриила прозвонил одиннадцать или двенадцать раз – я слишком боялся ворон и потому сбился со счета. Крохотные водяные дротики осыпали мне лицо и шею. Пока я спал, погода переменилась. Мальвернские холмы исчезли под крыльями дождя, хлопающими всего лишь за несколько полей отсюда. Вороны парапланами взмыли ввысь и пропали.
Внутри сарая Дурана тоже не оказалось. Очевидно, он решил не делиться со мной местом на первой полосе «Мальверн-газеттир». Вот предатель! Но если он решил поиграть в Скотта в Антарктиде, а мне оставить роль Амундсена, я не против. Дуран еще никогда в жизни ни во что у меня не выиграл.
В сарае пахло подмышками, сеном и мочой.
Дождь затеял блицкриг, осыпая крышу дождем пуль и обстреливая лужицы на полу сарая. (Если дезертир Дуран промокнет и подхватит воспаление легких, так ему и надо!) Дождь смыл двадцатый век. От дождя мир выцвел, остались только серые и белые цвета.
Над спящим великаном Мальвернских холмов раскинулась двойная радуга, соединяя холм Вустер-Бикон со Стоянкой бриттов. Когда-то на этом месте римские войска вырезали поселение древних британцев. Солнце-дыня источало парной свет. Я двинулся вперед в темпе марш-броска: пятьдесят шагов бегом, пятьдесят шагом. Решил, что если нагоню Дурана, то даже слова ему не скажу. Буду игнорировать этого предателя. Мокрый дерн чавкал под кроссовками. Я перелез через шаткие ворота и пересек паддок, в котором стояли препятствия для прыжков лошадей, сделанные из полицейских конусов и полосатых шестов. За паддоком оказался скотный двор. Две силосные башни блестели, как космические корабли «Аполлон» викторианской эры. Цветы-тромбоны вились по трельяжам. Облезлое объявление гласило: «ЗДЕСЬ ПРОДАЕТСЯ КОНСКИЙ НАВОЗ». Петух, гордый, как петух, озирал своих кур. На веревке висело промокшее под дождем белье – простыни и наволочки. И еще кружевные трусы и лифчики. Замшелая тропа исчезала за холмом, в направлении большой дороги на Мальверн. Я прошел мимо стойла и заглянул в жаркую, разящую навозом темноту.
Я различил трех лошадей. Одна встряхивала гривой, одна фыркала, одна смотрела на меня. Я поспешил дальше. Если верховая тропа проходит через скотный двор, он не может быть частным владением, но вряд ли скотный двор можно считать общинной территорией. Я боялся в любую минуту услышать: «Посторонний! Я тебе сейчас так воспрещу, что ты не скоро забудешь!» (В детстве я думал, что слова в молитве «не введи нас во искушение» – это про то, что нельзя заходить на чужой двор.)
В общем, за следующими воротами оказалось поле среднего размера. Трактор «Джон Дир» пахал его, проделывая склизкие борозды. Чайки летали вокруг, охотясь на легкую добычу – жирных червей. Я прятался, пока трактор не повернул в другую сторону, прочь от тропы.
Тогда я рванул через поле, как агент спецназа.
– ТЕЙЛОР!!!
Я попался, не успев даже разогнаться до бега.
В кабине древнего трактора сидела Дон Мэдден и выстругивала палочку. На Дон Мэдден была куртка пилота и заляпанные звездочками грязи «мартенсы» с красными шнурками.
Я перевел дух.
– Привет… – я хотел назвать ее «Мэдден», потому что она назвала меня «Тейлор», – Дон.
– Где горит? – Из-под ее ножа скользили тоненькие петли древесины.
– А?
Она передразнила мое «А?»:
– Чего ты бежишь?
У нее масляно-черные волосы, чем-то напоминающие панковскую прическу. Наверно, она пользуется гелем для укладки. О, чего бы я только не отдал за право втирать ей в волосы этот гель.
– Я люблю бегать. Иногда. Просто так.
– Да ну? А что тебя занесло так далеко по верховой тропе?
– Ничего. Просто решил прошвырнуться. От нечего делать.
– Ну так можешь ничего не делать здесь. – Она указала на капот трактора.
Мне страшно хотелось ее послушаться.
– Смысл? – Мне страшно не хотелось ее слушаться.
Губная помада у нее была такого цвета, как фруктовая жвачка со вкусом красной смородины.
– Смысл такой, что я велю.
Я вскарабкался на переднее колесо.
– Ну а ты что тут делаешь?
– Я тут живу, представь себе.
От мокрого капота трактора у меня отсырела задница.
– В этом фермерском доме? Вон там?
Дон Мэдден расстегнула пилотскую куртку.
– В этом фермерском доме, вон там.
У нее на шее был крест – массивный, черный, как у гота. Он примостился между бутонами грудей.
– А я думал, ты живешь в том доме возле паба.
– Раньше жила. Там очень шумно. И Айзек Пай, хозяин дома, склизкий гад. Правда, этот, – она кивнула на трактор, пашущий в поле, – немногим лучше.
– А «этот» – это кто?
– Официальный отчим. Это его дом. Ты что, Тейлор, вообще ничего не знаешь? Мы с мамкой теперь живем тут. Они поженились в прошлом году.
Ну да, теперь я вспомнил.
– А что он за человек?
– Мозги как у быка. – Она прищурилась на меня, словно из-за невидимой занавески. – И не только мозги, судя по тому, какой тарарам они с мамкой иногда подымают по ночам.
Парной воздух поглаживал ее молочно-шоколадное горло.
– А эти пони в стойле – ваши?
– Я гляжу, ты тут все хорошенько разнюхал.
Трактор отчима снова развернулся в нашу сторону.
– Я только в стойло заглянул. Честно.
Она снова взялась за нож и палочку.
– Лошадей дико дорого содержать.
