Я с дрожью ужаса понял.
– Это дурдом в Малом Мальверне! – зашипел я Дурану.
Но Дурана уже не было рядом. Я едва успел заметить, как он стремительно пронесся обратно по газону и протиснулся через дырку в штакетнике. Может, он думал, что я бегу следом, а может, бросил меня в беде. Но если я попытаюсь смыться и меня поймают, получится, что лимонад мы сперли. Маме и папе сообщат, что я вор. Даже если меня не поймают, за нами могут послать людей с собаками.
Так что у меня не было выхода. Надо остаться и найти кого-нибудь, кому можно заплатить.
– Огастен Моунс убежал! – Ко мне подлетела медсестра с волосами, похожими на швабру. – Суп исходил паром, но Огастена нигде не было!
– Вы говорите о том человеке, которого мы встретили в лесу? – Я сглотнул. – О том, который смотрел на пчел? Он там, в обратную сторону по верховой тропе. Я могу показать, если надо.
Я махнул рукой в нужную сторону.
– Огастен Моунс! – Она разглядела меня хорошенько. – Как ты мог?
– Нет, вы меня не за того, – Вешатель перехватил «приняли», – вы обознались. Меня зовут Джейсон.
– Ты думаешь, я из чокнутых? Я точно знаю, кто ты такой! Ты сбежал в погоне за своей инфантильной мечтой в самый день нашей свадьбы! Ради этого идиота Ганаша! Ради обещания, данного в детской! А еще клялся, что любишь меня! А потом услышал совиное уханье в ветвях елей – и умчался прочь, оставив меня с ребенком и… и…
Я попятился:
– Я могу заплатить за лимонад, если…
– Нет, не можешь! Смотри! – Кошмарная медсестра очень крепко схватила меня за руку. – Последствия!
Она сунула мне в лицо свое запястье:
– Последствия!
Отвратительные шрамы, реально отвратительные, сеткой пересекали вены.
– Это, по-твоему, любовь? Это, по-твоему, значит любить, уважать и повиноваться?
С каждым словом мне на лицо летели брызги слюны, так что я отвернулся и закрыл глаза.
– Какое – ты – имеешь – право – так – обращаться – с кем бы то ни было?
– Розмари! – к нам подошла другая медсестра. – Розмари! Я вам сто раз говорила, чтобы вы не брали нашу форму. Говорила ведь?
У нее был успокоительный шотландский акцент. Она ободряюще кивнула мне.
– Розмари, он для вас чуточку молод, и я сомневаюсь, что он значится в официальном списке наших гостей.
– А я вам говорила, тысячу раз говорила, что меня зовут Ивонна! Мое имя – Ивонна де Галэ!
Настоящая живая сумасшедшая из дурдома в Малом Мальверне снова повернулась ко мне:
– Слушай меня. – У нее изо рта пахло дезинфекцией и бараниной. – Такой вещи, как «что-то», не существует! Почему? Потому что все, что есть, уже начало превращаться в нечто другое!
– Ну пойдемте. – Настоящая медсестра уговаривала Розмари, как уговаривают пугливую лошадь. – Давайте-ка отпустим мальца. Или вы хотите, чтобы я позвала больших ребят? Позвать больших ребят, а, Розмари?
Не знаю, чего я ждал, но только не этого. Из Розмари вырвался вопль – он взмыл ввысь, разверзнув ей челюсти, шире и громче любого человеческого крика, слыханного мною раньше; он рос, как полицейская сирена, но гораздо медленней и трагичней. Внезапно все психи, все медсестры и доктора на лужайке застыли каменными статуями. Вой Розмари все карабкался, все сильней сбивал с ног, сильней обжигал, одинокий в пространстве. Его услышат за милю, а скорей всего, и за две. По ком она воет? По Гранту Бёрчу и его сломанному запястью. По жене мистера Касла с ее замученными «нервами». По Дуранову папке, ушедшему в ядовитый запой. По мальчику из колонии, скормленному псам. По Подгузнику, что слишком рано вылез из своей мамки. По колокольчикам, что не переживут одного лета. И даже если я прорвусь через спутанные плети ежевики, процарапаю ногтями крошащуюся кирпичную стену и заберусь в забытый туннель – даже там, в гулкой пустоте глубоко под Мальвернскими холмами, этот вой меня достанет. Без сомнения. Даже там.
Роковой рокарий
Просто невероятно.
Газетам сперва не разрешали писать о том, который из наших военных кораблей пострадал первым, – все из-за Акта о неразглашении государственной тайны. Но теперь об этом говорят по Би-би-си и Ай-ти-ви. Корабль ее величества «Шеффилд». Ракета «Экзосет», пущенная с «Супер-Этандара», попала в эсминец и «вызвала неподтвержденное количество серьезных взрывов». Мама, папа, Джулия и я – мы все вместе сидели в гостиной (впервые за тыщу лет) и молча смотрели телик. Кинохроники битвы не было. Только мутное фото корабля, из которого валит дым. Брайан Хэнрахан в это время рассказывал, как выживших спасали корабль ее величества «Стрела» и вертолеты «Си-кинг». «Шеффилд» еще не затонул, но в условиях Южной Атлантики это лишь вопрос времени. Сорок наших моряков до сих пор считаются пропавшими, и по крайней мере столько же получили сильные ожоги. Мы все думаем про Тома Юэна на «Ковентри». Ужасно в таком признаваться, но весь Лужок Черного Лебедя вздохнул с облегчением, что это всего лишь «Шеффилд», а не «Ковентри». Просто кошмар. До сих пор война на Фолклендах была чем-то вроде мирового чемпионата по футболу. У Аргентины сильная команда, но с военной точки зрения они всего лишь производители мясных консервов. Три недели назад, когда вся страна смотрела, как флот выходит из Плимута и Портсмута, всем было ясно, что Британия из Аргентины котлету сделает. Духовые оркестры играли на эспланадах, женщины махали, на воду вышли сто тысяч яхт, все гудели, пожарные суда салютовали струями воды из брандспойтов. У нас были корабли «Гермес», «Непобедимый», «Сиятельный», Специальная воздушная служба и Специальная лодочная служба. «Пумы», «Рапиры», «Сайдвиндеры», «Линксы», «Си-скьюа», торпеды «Тайгерфиш» и адмирал Сэнди Вудвард. У аргентишек не корабли, а лоханки, названные в честь испанских генералов с дурацкими усами. Александр Хейг не может заявить об этом открыто – вдруг Советский Союз на стороне Аргентины, – но Рональд Рейган тоже за нас.
А теперь оказалось, что мы вполне можем и проиграть.
Наше Министерство иностранных дел пыталось возобновить переговоры, но хунта мидовцев послала. У нас кончатся корабли раньше, чем у них – «Экзосеты». Во всяком случае, они на это ставят. И кто скажет, что они ошибаются? У дворца Леопольдо Галтьери тысячная толпа скандирует раз за разом: «Мы видим твое величие!» Они шумят так, что я не могу спать. Галтьери стоит на балконе и упивается криком толпы. Какие-то юнцы кривляются в камеру: «Сдавайтесь! Убирайтесь домой! Англия больна! Англия умирает! История говорит, что Мальвинские острова – наши!»
– Стая гиен, – заметил папа. – Британцы вели бы себя достойней. Люди погибли, между прочим! Вот вам разница между нами и ними. Только посмотрите на них!
Папа ушел спать. Он теперь спит в гостевой комнате, потому что у него болит спина. Правда, мама мне сказала – потому, что он слишком много ворочается и лягается во сне. Наверно, и из-за того и из-за другого. Сегодня вечером папа с мамой опять поругались, прямо за ужином. При мне и Джулии.
