– Все равно, приходи в субботу, если хочешь. Мамка сготовит обед. Будет весело.
Сперва надо прожить вторник, среду, четверг и пятницу.
– Спасибо.
Росс Уилкокс и его шайка ссыпались из автобуса первыми, даже не взглянув на меня. Я пересек общинный луг, думая, что худшая часть этого навозного дня осталась позади.
– Эй, Глист, далеко собрался?
Росс Уилкокс стоял под дубом в окружении Гэри Дрейка, Энта Литтла, Уэйна Нэшенда и Даррена Крума. Они будут счастливы, если я побегу. Я не побежал. Планета Земля сжалась в пузырь диаметром пять шагов.
– Домой, – ответил я.
Уилкокс харкнул под ноги:
– Т-т-т-ты чё, н-н-не с-с-с-собираешься с н-н-нами разговаривать?
– Нет, спасибо.
– Ну так ты еще не скоро попадешь в свой сраный пидорский домик на сраной пидорской Кингфишер-Медоуз, ты, сраный пидорский глист!
Я подождал следующего хода Уилкокса.
Он его не сделал, предоставив это другим. Уэйн Нэшенд подобрался сзади и зажал меня в двойной нельсон. Сумку «Адидас» вырвали у меня из рук. Я не стал кричать «Это моя сумка!». Мы все и так знали, что она моя. Главное было – не заплакать.
– Где твой пидорский пушок на морде, а, Тейлор? – Энт Литтл глядел на мою верхнюю губу. – Весь выпал, что ли?
– Я его сбрил.
– «Я его сбрил», – передразнил Гэри Дрейк. – Ты что, думал нас поразить?
– Тейлор, ты слыхал этот анекдот? – спросил Уилкокс. – Его сейчас все рассказывают. «Ты знаешь Джейсона Тейлора?»
– «Н-н-нет, н-н-но я о-о-однажды в н-н-него н-н-наступил», – отозвался Гэри Дрейк.
– Ты посмешище, – выплюнул Энт Литтл. – Ссаное посмешище, хуже девчонки!
– Ходит в кино с мамочкой! – сказал Гэри Дрейк. – Да он жить недостоин! Мы должны его повесить – прямо тут, на дубе.
– Ну скажи уже что-нибудь, а, Глист? – Росс Уилкокс подошел вплотную.
– У тебя воняет изо рта, Росс.
– Что? – Лицо Уилкокса скривилось и стало похожим на задницу с дыркой посередине. – ЧЕГО?!
Я сам пришел в ужас. Но пути назад не было.
– Честно, я не хочу тебя обидеть. Но у тебя отвратно пахнет изо рта. Как из мешка с падалью. Никто тебе не говорит, потому что все боятся. Но тебе надо чаще чистить зубы или есть мятные таблетки, потому что воняет просто хронически.
Уилкокс выдержал секундную паузу.
Двойная оплеуха – справа и слева – раздробила мне челюсть.
– Ты хочешь сказать, что ты меня не боишься?
Боль помогает сосредоточиться.
– Может быть, это галитоз. Если так, то, наверно, в аптеке можно спросить, что от него помогает.
– Да я тебе голову проломлю, ты, пидор кастрированный!
– Конечно. Особенно впятером.
– Я один, бля!
– Не сомневаюсь. Не забудь, я видел, как ты дрался с Грантом Бёрчем.
Школьный автобус еще стоял у «Черного лебедя». Норман Бейтс иногда передает Айзеку Паю сверток и получает в обмен коричневый конверт. Впрочем, я не ожидал никакой помощи.
– Этому калеке!.. Глисту сальному!.. – С каждым словом Росс Уилкокс тыкал меня пальцем в грудь. – Надо сделать жопорез!
«Жопорез» – это когда несколько человек сильно тянут твои трусы вверх, стараясь оторвать тебя от земли. Трусы при этом с силой врезаются между ягодицами, а член и яйца превращаются в лепешку.
И мне сделали жопорез.
Но это забавно лишь тогда, когда жертва визжит и барахтается. Я оперся на голову Энта Литтла и вроде как ездил на нем все время, пока меня тянули. Жопорез – это унизительно, но не очень больно. Мои мучители притворялись, что им страшно весело, но на самом деле это тяжелая, неблагодарная работа. Уилкокс и Нэшенд принялись дергать вверх, словно подкидывая меня на трамплине. Но трусы только жгли мне промежность, вместо того чтобы разрезать надвое. Наконец меня уронили на мокрую траву.
– Это только начало, – пообещал Росс Уилкокс.
– Глииииист! – пропел Гэри Дрейк из тумана со стороны «Черного лебедя». – Где твоя сумка?
– Ага. – Уэйн Нэшенд пнул меня под зад, пока я вставал. – Иди-ка поищи ее.
Я кое-как похромал за Гэри Дрейком. У меня болел копчик.
Водитель школьного автобуса завел мотор. Заскрежетали шестеренки передачи.
Садистски ухмыляясь, Гэри Дрейк раскачивал на ремне мою сумку «Адидас».
Я понял, что сейчас будет, и побежал.
Моя сумка «Адидас» описала идеальную дугу и приземлилась на крышу автобуса.
Автобус дернулся и поехал в сторону перекрестка, где лавка мистера Ридда.
Я изменил курс и ринулся через мокрую высокую траву, молясь, чтобы сумка соскользнула с крыши.
Смех затараторил мне в спину, словно пулеметы затрещали.
Мне выпало удачи на полпенса. По дороге ехал медленный хлебоуборочный комбайн, и из-за этого образовалась пробка до самого Мальверн-Уэллса. Я умудрился догнать автобус, пока он стоял на светофоре у лавки мистера Ридда.
– Ты что, сдурел? Во что это ты играешь? – рявкнул Норман Бейтс, когда дверь открылась.
– Они, – я ловил ртом воздух, – бросили мою сумку на крышу!
Все, кто еще был в автобусе, просветлели, ожидая потехи.
– Какую крышу?
– Вашего автобуса.
Норман Бейтс посмотрел на меня так, словно я нагадил ему на хлеб. Но все же спрыгнул на землю, чуть не сбив меня с ног, прошествовал в конец автобуса, залез по лестнице наверх, схватил мою сумку «Адидас», швырнул ее в меня и слез обратно на дорогу.
– Твои приятели – гондоны, солнышко.
– Они мне не приятели.
– Тогда чего ты им позволяешь себя шпынять?
– Я не «позволяю». Их пять человек. Десять. Больше.
Норман Бейтс хрюкнул.
– Но только один Король-Говняшка. Верно ведь?
– Один или два.
– Хватит и одного. Что тебе нужно, это вот такой красавчик.
Смертельный нож-бабочка вдруг развернулся у меня перед глазами.
– Подберешься сзади к Королю-Говняшке, – голос Нормана Бейтса стал почти нежным, – и перережешь… ему… сухожилия. Раз-раз, пощекочи его. Если он и после этого будет борзеть, проколи ему шины инвалидной коляски.
Нож растворился в воздухе.
– Продается в магазине излишков военного имущества. Это лучшая десятка, которую ты потратишь в своей жизни.
– Но… если я перережу сухожилия Уилкоксу, меня отправят в колонию!
– Проснись и пой, солнышко! Вся жизнь – долбаная колония!
