В общем, сегодня зал был в истерике, словно вот-вот начнется война. Все расплывалось в табачном смоге. Здесь были мистер Юэн, мама Колетты Тюрбо, мистер и миссис Ридд, папа и мама Леона Катлера, булочник (папа Энта Литтла, он вечно воюет с санитарным надзором). Все болтали как можно громче, чтобы перекричать шум. Отец Гранта Бёрча рассказывал про то, как цыгане воруют собак для собачьих боев, а потом съедают улику.
– Да, да, в Энглси такое творится! И у нас так будет! – соглашалась мать Андреа Бозард.
Росс Уилкокс сидел между своим отцом, механиком, и своей новой мачехой. Его отец – тот же он, только больше, костлявей и глаза краснее. А мачеха все чихала и не могла остановиться. Я старался на них не смотреть, как не думают о болезни, когда стараются не заболеть. Но у меня не получалось. На сцене вместе с папой Гилберта Свинъярда сидели жена священника Гвендолин Бендинкс и Кит Харрис, учитель из колонии для несовершеннолетних, который живет со своими собаками чуть дальше по верховой тропе. (Его-то собак точно никто не попытается украсть.) У Кита Харриса в черных волосах белая прядь, так что все ребята зовут его Барсук. Из-за кулис вышел наш сосед мистер Касл и занял последний стул. Мистер Касл мужественно кивнул папе и мистеру Вулмеру. Папа и мистер Вулмер ответили тем же.
– Недолго понадобилось старине Джерри, чтобы ринуться в бой, – шепнул мистер Вулмер папе.
Спереди к раскладным столам, стоящим на сцене, был скотчем прилеплен кусок обоев. На нем значилось: «КРИЗИСНЫЙ КОМИТЕТ ДЕРЕВНИ». Первые буквы всех слов были кроваво-красными, остальные – черными.
Мистер Касл поднялся, и те зрители, которые молчали, стали шикать на тех, кто болтал. В прошлом году мы с Дином Дураном и Робином Саутом играли в футбол, и Дуран запулил мяч в сад Касла, но, когда попросил его достать, мистер Касл заявил, что мяч сломал гибридную розу, которой цена тридцать пять фунтов, и он не отдаст Дурану мяч, пока тот ему не заплатит. А это значит – никогда, потому что у людей в тринадцать лет таких денег просто не бывает.
– Дамы и господа, соседи по Черному Лебедю! То, что столь многие из вас пришли сюда, презрев холод осеннего вечера, уже само по себе доказывает, какое сильное неприятие вызвала у нас позорная, бесстыдная попытка избранного нами муниципального комитета выполнить свои обязательства по Закону о местах для стоянки фургонов шестьдесят восьмого года, обратив нашу деревню – наш общий дом – в помойку для так называемых путешественников, цыган, или какое там «корректное» название для них нынче модно у либералов с очень маленькой буквы «эл»! То, что ни один из членов муниципального совета даже не побеспокоился явиться сюда сегодня вечером, – весьма неприятное, но показательное свидетельство…
– Потому что мы бы линчевали этих сволочей прямо на общинном лугу! – заорал Айзек Пай, владелец «Черного лебедя», и мистер Касл улыбался, как терпеливый дядюшка, пока все не отсмеялись.
– …неприятное, но показательное свидетельство их трусости, двуличия и нарушения ими закона в этом деле!
– Отлично сказано, Джерри! – крикнул мистер Вулмер.
Публика захлопала.
– Прежде чем мы начнем, я хотел бы от лица комитета поблагодарить мистера Хьюза, корреспондента «Мальверн-газеттир», за то, что он, будучи занятым человеком, выкроил время посетить наше собрание. Мы верим, что его отчет о безобразии, творимом преступниками из Мальвернского муниципального совета, будет написан в духе справедливости, характерной для его газеты.
Это было больше похоже на угрозу, чем на выражение гостеприимства.
– Итак! Любители цыган обязательно застонут: «Что вы имеете против этих людей?» На это я отвечу: «В зависимости от того, сколько времени вы готовы меня слушать, – бродяжничество, кража, антисанитария, туберкулез…»
Я пропустил, что он говорил после этого. Я задумался о том, насколько деревенским хочется, чтобы цыгане были омерзительными – чтобы их вымышленными пороками, как узорами по трафарету, забить свою собственную сущность.
– Никто не отрицает, что цыганам нужно постоянное место жительства. – Гвендолин Бендинкс говорила, прижимая обе руки к сердцу. – Цыгане – матери и отцы, такие же, как и мы. Они хотят самого лучшего для своих детей, так же, как и мы. Небу известно, что я не предубеждена ни против кого, каким бы необычным ни был их цвет кожи или их религия. Я уверена, что и в этом зале не найдется предубежденных. Мы все христиане. И действительно, без постоянного места жительства как научить цыган обязанностям гражданина? Как еще объяснить им, что закон и порядок обеспечат их детям гораздо лучшее будущее, нежели попрошайничество, барышничество и мелкое воровство? Или что есть ежиков просто нецивилизованно?
Драматическая пауза. Я думаю о том, как лидеры умеют чувствовать страх толпы и обращать его в луки, стрелы, мушкеты, гранаты и атомные бомбы, а потом использовать в своих целях. Это и есть власть.
– Но почему, о, почему власти предержащие считают Лужок Черного Лебедя подходящим местом для осуществления своего «проекта»? Наша деревня – хорошо сбалансированное сообщество! Если орда чужаков, особенно таких, среди которых преобладают, мягко говоря, проблемные семьи, затопит нашу школу и нашу клинику, это повергнет деревню в хаос! Воцарится беспорядок! Анархия! Нет, стоянка должна быть рядом с городом, достаточно большим, чтобы поглотить ее обитателей. Городом с инфраструктурой. Это должен быть Вустер или, еще лучше, Бирмингем! Наш ответ Мальвернскому муниципалитету будет решительным и единогласным: «Не смейте сваливать свою ответственность на нас. Мы, конечно, деревенские жители, но отнюдь не деревенские болваны, которых легко обвести вокруг пальца!»
Ей аплодировали стоя. Гвендолин Бендинкс улыбалась, как замерзший человек улыбается костру.
– Я человек терпеливый. – Сэмюэль Свинъярд стоял уверенно, широко расставив ноги. – Терпеливый и терпимый. Я фермер и этим горжусь, а фермера не так легко вывести из себя.
Одобрительное бормотание в зале.
– Я не стал бы возражать против постоянной площадки, если б она была для чистокровных цыган. Мой папаша, бывало, нанимал несколько человек чистокровных цыган на время страды. Они хорошо работают, когда хотят. Черномазые, как ниггеры, зубы крепкие, как у лошадей. Они зимовали и вообще жили в Чилтернских холмах со дней Ноева потопа. За ними нужен глаз да глаз. Они скользкие как черти. Как тогда во время войны они все переоделись в женское платье или свалили в Ирландию, чтоб их не отправили на фронт. Но по крайней мере с чистокровными цыганами знаешь, чего ждать. А почему я сегодня на этой сцене? Потому что эти типы, которые околачиваются по деревням и называют себя цыганами, – жулики, банкроты, преступники, которые не узнают чистокровного цыгана, даже если он влетит к ним в…
– Задницу, Сэм, задницу! – заорал Айзек Пай; взрыв смеха – словно великан пернул – покатился с задних рядов.
– …нос, Айзек Пай, нос! Битники, хиппи и бродячие жестянщики, которые объявили себя цыганами, чтобы претендовать на пособие! Необразованные иждивенцы, желающие сесть на шею государству. Ой-ой-ой, подумать только, теперь им потребовались караванные площадки с канализацией! И социальные работники, которые будут все подавать на тарелочке! Может, мне тоже объявить себя цыганом, раз это так выгодно? Всяко лучше, чем горбатиться на ферме! Потому что если мне захочется…
