Последним броском я выбил чистую единицу.
Клем Остлер ухнул, как всегда делают хозяева аттракционов:
– Победа!
– Ну конечно, – фыркнул Энт Литтл. – Он прирожденный победитель.
– Прирожденный клоун. – Даррен Крум тоже фыркнул, прочищая лобные пазухи.
– Вы-то, ребята, только что бросали по пять раз. И все просрали – скажете, нет? – напомнил Клем Остлер.
Гэри Дрейк как-то не осмелился послать работника ярмарки. Те подчиняются несколько иным законам, чем прочие люди.
– Максина, выбирай приз, – сказал я Диновой сестренке. – Если хочешь.
Максина поглядела на брата. Он кивнул:
– Ну раз Джейс говорит, значит давай выбирай.
– Жаль, что здесь нельзя выиграть друзей, Тейлор. – Гэри Дрейк не мог уйти просто так – обязательно хотел оскорбить меня напоследок.
– Мне их много и не надо.
– Много? – Его сарказм был густ, как средство для мытья унитазов. – Да у тебя их и вовсе нет.
– Есть. Мне хватает.
– Да ну? – насмешливо произнес Энт Литтл. – Это кто же, например? Если не считать педика Дурня?
Когда слова – правда, они становятся оружием.
– Ты их все равно не знаешь.
– Д-д-да, Т-т-тейлор, – у Дрейка в запасе не осталось ничего, кроме насмешек над моим заиканием, – это п-п-потому, ч-ч-что все т-т-твои д-д-друзья – у т-т-тебя в г-г-голове!
Энт Литтл и Даррен Крум послушно захихикали.
Если я ввяжусь в драку с Гэри Дрейком, то, скорее всего, проиграю.
Если отступлю, тоже проиграю.
Но иногда в дело вмешиваются внешние силы.
– Кто дрочит на скорость в сарае у Стреншема, тому, наверно, не стоит обзывать других педиками, а? – проговорил Алан Уолл, искоса поглядывая на Гэри Дрейка.
Мы все, даже Максина, уставились на Гэри Дрейка.
– Я тебя не знаю, и ты все врешь, говнюк! – рявкнул Гэри Дрейк.
Тощий Клем Остлер по-старушечьи захихикал.
– Говнюк? – Алан Уолл был только на год старше нас, но он-то мог сделать из Гэри Дрейка омлет. – Ну-ка поди сюда и скажи это еще раз.
– У тебя глюки! Я сроду не бывал в сарае у Стреншема!
– А, ну щас! Мои гляделки что увидят, сроду не забудут! – Алан Уолл постучал себя по вискам. – Ты был с таким тощим длинным парнем из Бертсмортона. Вечером, две недели назад, вы сидели на сеновале над хирфордширскими молочными коровами…
– Мы были пьяны! Это было только для смеху! Я не собираюсь слушать какого-то сраного цыгана…
Гэри Дрейк попятился.
Алан Уолл перемахнул через прилавок. Не успели его ноги коснуться земли, как Гэри Дрейк обратился в бегство.
– Вы его кореша? – Алан Уолл надвинулся на Литтла и Крума. – А?
Те попятились, как пятятся от лениво бредущего леопарда.
– Н-не то чтобы…
– Пушистого инопланетянина! – Максина встала на цыпочки и показала пальцем. – Можно мне пушистого инопланетянина?
– Мой папка был профессиональным борцом, выступал под кличкой Ред Рекс. Он не был рыжий, и политического тут тоже ничего не было
[32]. Ему просто нравилось, как это звучит. Ред Рекс был главным борцом Гусиной ярмарки. Лет сорок назад. Тогда все было жестче, и пояса затягивали сильнее. Моя семья ездила за караваном старика Мерси Уоттса, кочевала от гава
[33] к гаву по Ившемской долине, по долине Северна, торговала лошадьми с другими цыганами, фермерами и заводчиками. На ярмарках у людей обычно много свободных денег, так что мужчины чувствуют себя богачами и не прочь поставить на бойца фунт-другой. Находили сарай, ставили сторожей на случай, если гаввы явятся – это если от них не удалось откупиться заранее, – и папка дрался со всеми желающими. Папка был не самый крупный из шести братьев, так что против него ставили сумасшедшие вонга
[34], просто пачками – на то, что его свалят с ног или кровь ему пустят. С виду посмотреть, он был ничего особенного. Но, скажу я вам, он гасил удары, как скала! Скользил, как дерьмо в гусиных кишках. И имейте в виду, тогда дрались без перчаток! Голыми кулаками! Первое, что я помню в своей жизни, – это как я смотрю папкин бой. Сейчас все бойцы – профессиональные тяжеловесы, или полицейские из частей для подавления беспорядков, или еще что-нибудь такое, но тогда все было по-другому. Как-то зимой, – тут Клема Остлера на секунду заглушил визг с аттракциона «Летающие чашки», – как-то зимой до нас дошел слух про этого огромного сукина сына, валлийца. Не человек, а великан, серьезно, шесть футов восемь дюймов или даже девять. Из Энглси. Его так и звали. В ту зиму, если сказать «Энглси», все сразу понимали, о ком ты. Говорили, что он с боями движется на восток и по дороге гребет деньги лопатой – разбивает борцам черепа, как скорлупки. Один кузнец в Чешире, по фамилии Макмагон, умер после полураунда с Энглси. Другому человеку пришлось ставить железные пластины в череп. Трое или четверо поднялись на ринг здоровыми, а уносили их калеками на всю жизнь. Энглси везде раззвонил, что собирается найти Ред Рекса на Гусиной ярмарке, прямо тут, в Лужке Черного Лебедя. Измолотить в кашу, содрать шкуру, а мясо закоптить и продать на свиноферму. И конечно, только мы добрались до нашей старой ач-тхен возле Пиг-лейн, люди Энглси тут как тут. Сказали, что не двинутся с места, пока бой не кончится. Приз был двадцать гиней! Все забирал тот, кто дольше удержится на ногах. Тогда это были неслыханные деньги.
– И что сделал ваш отец? – спросил Дин.
– Ни один боец не бежит от вызова, и ни один цыган тоже. Репутация – это всё. Мои дядья собирались скинуться на нужную призовую сумму, но отец и слышать не хотел. Вместо этого он договорился с Энглси и поставил на кон все, что у нас было, – до последней щепки. Всё! Наш фургон – это наш дом, вы поняли? – сервиз «Краун дерби», постели, собак, блох на собаках – вообще всё. Если мы проиграем, окажемся с голым задом. Некуда идти, не на чем спать, нечего есть.
– И что было дальше? – спросил я.
– Энглси не мог отказаться! Ведь ему дали возможность не только побить Ред Рекса, но и обобрать до нитки! В вечер боя сарай был битком набит. Цыгане съехались со всего Дорсета, Кента и половины Уэльса. Вот это была схватка! Я вам говорю. Это была схватка! Бакс и все мы, кто постарше, мы ее до сих пор помним наизусть, удар за ударом. Папка и Энглси измолотили друг друга в кашу. Эти клоуны, которые нынче боксируют по телику, с перчатками, да судьями, да врачами, они бы с визгом убежали, только увидев, как папка с Энглси колотили друг друга! С папки куски мяса свисали, он едва видел перед собой. Но слушайте меня. Он и сдачи давать не стеснялся. Пол сарая был красней, чем на бойне. Под конец они даже драться перестали. У них все силы уходили на то, чтобы держаться на ногах. И наконец папка, шатаясь, подошел к Энглси, поднял левую руку – потому что правая у него была вся изломана – и сделал вот так! – Клем Остлер приставил мне ко лбу указательный палец и толкнул, так слабо, что я едва почувствовал. – И этот джук повалился, как упавшее дерево! Бабах! Вот в таком они были состоянии. После той ночи папка больше не дрался. Не мог – очень уж сильно его измолотили. Забрал вонга и купил себе аттракционы. Постепенно стал главным тоберманом
[35] Гусиной ярмарки, так что зажил хорошо. Последний раз я с ним разговаривал в Чепстоу, в крокус-тане, в больнице
[36]. Всего за пару дней до того, как он умер. У него легкие заполнились водой, и ему приходилось выкашливать их кусками. И вот я его спросил: почему он так сделал? Почему вместо денег поставил семейный фургон?
