– Так что он делает теперь?
– По последним данным Анджелы Буллок, он сидел в автобусной ракушке и курил.
– Должно быть, от страха отложил кирпичей, – сказала Дебби Кромби. – Гордон Уилкокс больной на голову. Бешеный.
– Что значит «бешеный»? – Я впервые в жизни заговорил с Дебби Кромби.
– Ты знаешь, куда девалась мамка Росса Уилкокса?
Скрылась бегством, осознав, что ее сын – воплощение зла?
– Куда?
– Она потеряла полоску почтовых марок.
– Почтовых марок?
– Полоску из пяти почтовых марок. Это была соломинка, сломавшая спину верблюду. Я тебе клянусь, Джейсон, Гордон Уилкокс так ее избил, что в больнице ее неделю кормили через трубочку.
– А почему… – черная дыра у меня внутри разверзалась все шире, – почему его не посадили?
– Свидетелей не было. Адвокат попался ловкий и доказал, что она сама несколько раз сбросилась с лестницы. Да еще она очень вовремя двинулась умом. Судья в Вустере постановил, что она «ментально нестабильна».
– А если он такое сотворил из-за каких-то марок, – Дебби Кромби обхватила руками свой футбольный мяч, – представь себе, что он сделает за сотни фунтов! Росс Уилкокс, конечно, сволочь еще та, но взбучки от его папаши я и врагу не пожелаю.
Дин с уханьем поехал вниз по «Головоломному склону Али-Бабы». Едва я приготовил свой коврик, как небо со стороны Велланда взорвалось фейерверками. Ночь Гая Фокса только завтра, но велландские ждать не умеют. Стебли медленно росли в небе и вдруг с хлопком распустились в замедленную съемку расцветающих хризантем. Посыпался звездный дождь – серебро, пурпур, фениксово золото. Хрумтящие «бубух» донеслись с опозданием на секунду. Бум… бум… Лепестки фейерверка осыпались и обратились в пепел. Больших было всего штук пять или шесть, но такие красивые!
Никто не взбирался на башню, где я стоял, – я бы услышал шаги на ступенях.
Все так же сидя на краю скользкого склона, я достал бумажник Уилкокса и стал считать Уилкоксовы деньги. Мои деньги. Это не были пятерки или десятки – нет, сплошные двадцатки. Я до сих пор двадцатку и в руках не держал. Пять… десять… пятнадцать…
Тридцать королев Елизавет. Бледных в звездном свете.
«ШЕСТЬСОТ!!! ФУНТОВ!!!» – завизжал я.
Но про себя.
Если их у меня найдут – все равно кто, – я даже не решался представить, чем это мне грозит. Я заверну деньги в полиэтилен, положу в коробку для сэндвичей и спрячу. Лучше всего где-нибудь в лесу. А бумажник надежней всего бросить в Северн. Жаль. У меня нет бумажника, только дурацкий мешочек на молнии. Я понюхал бумажник Уилкокса, чтобы хоть атомы от него перешли в мой организм. Жаль, что нельзя вдохнуть атомы Дон Мэдден.
Сидя на башне, я думал о том, что у Гусиной ярмарки – свое волшебство. Оно обращает мою слабость в силу. Оно обращает наш общинный луг в это подводное царство. Песня Specials «Ghost Town»
[37] летела, как мыльные пузыри, с «Волшебной горы», аббовское «Waterloo» – с «Летающих чашек», тема из «Розовой пантеры» – с цепной карусели «Ветерок». «Черный лебедь» был так полон народу, что потроха перли наружу. Еще дальше, где раскинулись поля, деревни плыли по воздуху, держась ни на чем. Хэнли-Касл, Блэкмор-Энд, Бразеридж-Грин. Вустер был как сплющенная галактика.
Но самое лучшее – то, что я изобью Уилкокса в кашу. Я! Руками его отца. С какой стати мне из-за этого переживать? После всего, что Уилкокс делал со мной. И ни тот ни другой об этом никогда не узнают. Идеальная месть. И вообще Келли преувеличивает. Ни один отец не станет так уж жестоко избивать сына.
Послышались шаги на ступенях – на башню кто-то лез. Я торопливо сунул богатство в карман, снова уселся на колючий коврик, и дивная мысль скользнула ко мне в голову как раз в тот момент, когда я соскальзывал вниз: за шестьсот фунтов можно попробовать купить «Омегу Симастер».
Сегодня я закладывал виражи, как истинный повелитель «Головоломного склона».
– Эй, – сказал Дин, когда толпа несла нас мимо палатки с жареной картошкой, – да неужто это твой папка?
«Не может быть», – подумал я, но это был именно он. В плаще, как у лейтенанта Коломбо, и офисном костюме. На лице морщины – словно их с силой загладили утюгом. Я подумал, что папе не помешал бы очень длинный отпуск. Папа ел жареную картошку из газетного кулька деревянной вилкой. Бывают сны, в которых вполне нормальные люди появляются в совершенно ненормальных местах, и сейчас я как будто попал в такой сон. Я не успел сообразить, почему нам надо срочно уносить ноги, – папа нас заметил.
– Привет, ребята.
– Добрый вечер, мистер Тейлор. – Дин говорил с опаской. Они не виделись еще ни разу после той истории с мистером Блейком, в июне.
– Привет, Дин. Как рука?
– Спасибо, ничего. – Дин пошевелил рукой. – Как новенькая.
– Рад слышать.
– Привет, папа. – Я тоже нервничал, сам не зная отчего. – Что ты тут делаешь?
– Я не знал, что мне нужно твое разрешение, Джейсон.
– Нет, нет, я не то имел в виду…
Папа старался улыбнуться, но получилась только болезненная гримаса.
– Знаю, знаю. Что я тут делаю? – Папа выудил вилкой кусочек картошки и подул на него. – Видишь ли, я ехал домой. И увидел весь этот шум и тарарам.
Голос у него был какой-то странный. Мягче обычного.
– И решил, что не могу же я пропустить Гусиную ярмарку. Решил побродить немного. Унюхал вот эти. – Папа встряхнул газетным кульком. – Ты знаешь, мы одиннадцать лет живем в Лужке Черного Лебедя, и я первый раз выбрался на Гусиную ярмарку. Я все хотел сводить и тебя, и Джулию, когда вы были маленькие. Но что-то важное мне всегда мешало. Что-то очень важное… не помню что.
– Ой, да. Мама звонила из Челтнема. Велела передать тебе, что в холодильнике киш. Я оставил тебе записку на кухонном столе.
– Очень любезно с твоей стороны. Спасибо. – Папа воззрился в глубины своего кулька, словно там были написаны ответы на его вопросы. – Эй, а вы-то поели? Дин? Хотите жареную картошку с чем-нибудь?
– Я съел сэндвич и вишневый йогурт, перед тем как выйти из дому. – Я не стал упоминать про яблоко в карамели на случай, если оно окажется выброшенными деньгами.
– Я съел в этом ларьке три «всеамериканских гурманских хот-дога». Горячо рекомендую. – Дин похлопал себя по животу.
– Отлично, отлично. – Папа сжал голову руками, словно она у него болела. – А. Позволь, я тебе, э-э…
Он сунул мне в руку две новенькие фунтовые монеты. (Час назад два фунта показались бы мне сокровищем. Сейчас они не превышали одной трехсотой моего состояния.)
– Спасибо, папа. А ты не хочешь… э-э…
