– Джейсон! – рявкнул мистер Кемпси.
– Ох. – Я и забыл, что я влип глубоко, как в выгребной колодец. – Да, сэр?
– Мистер Никсон задал тебе вопрос.
– Да. Папу уволили в день Гусиной ярмарки. Э… несколько недель назад.
– Это, безусловно, несчастье. – У мистера Никсона глаза вивисектора. – Но несчастья – весьма распространенное явление, Тейлор, и весьма относительное. Посмотри, например, какое несчастье постигло в этом году Ника Юэна. Или Росса Уилкокса. Каким образом уничтожение имущества твоего одноклассника поможет твоему отцу?
– Никаким, сэр. – (Специальный стул, на который сажают провинившихся, ужасно низкий. С тем же успехом мистер Никсон мог бы и вовсе отпилить у него ножки.) – Уничтожение калькулятора Броуза не имеет никакого отношения к тому, что моего папу уволили, сэр.
Угол наклона головы мистера Никсона несколько изменился.
– А к чему же оно имеет отношение?
«Делай, пока не отрежешь все пути к отступлению».
– К «урокам популярности», которые дает Броуз, сэр.
Мистер Никсон взглянул на мистера Кемпси, ожидая разъяснений.
– Нил Броуз? – Мистер Кемпси растерянно откашлялся. – «Уроки популярности»?
– Броуз, – Вешатель перехватил «Нил», но это ничего, – приказал мне, Флойду Чейсли, Бесту Руссо и Клайву Пайку платить ему по фунту в неделю за уроки популярности. Я отказался. Тогда он велел Уэйну Нэшенду и Энту Литтлу показать мне, что будет, если я не смогу повысить свою «популярность».
– И какие же методы убеждения, по твоей версии, использовали эти ученики? – В голосе мистера Никсона послышался кремень. Это добрый знак.
Преувеличивать было незачем.
– В понедельник они вытрясли содержимое моей школьной сумки с лестницы возле кабинета химии. Во вторник меня закидали комьями земли на уроке физкультуры у мистера Карвера. Сегодня утром в гардеробе Броуз, Литтл и Уэйн Нэшенд сообщили мне, что после школы меня будут бить ногами в лицо.
– Ты утверждаешь, – мистер Кемпси явно распалялся, это очень мило, – что Нил Броуз занимается рэкетом? Прямо у меня под носом?
– Означает ли слово «рэкет», что человеку угрожают избиением, если он не заплатит?
Я прекрасно знал ответ на этот вопрос. Мистер Кемпси просто обожает Нила Броуза.
– Да, это одно из возможных определений.
Все учителя просто обожают Нила Броуза.
– Ты можешь представить какие-либо доказательства?
«Хитрость должна быть твоим союзником».
– Какие именно доказательства я мог бы представить, сэр? – Ситуация в достаточной степени повернулась в мою пользу, и я рискнул с совершенно серьезным лицом добавить: – Потайные микрофоны?
– Ну…
– Если мы допросим Чейсли, Пайка и Руссо, они подтвердят твою историю? – перехватил нить разговора мистер Никсон.
– Смотря кого они больше боятся, сэр. Вас или Броуза.
– Я тебе гарантирую, Тейлор, что меня они боятся больше всего на свете.
– Бросить тень на моральный облик ученика – это очень серьезно, Тейлор. – Мистер Кемпси еще не решил, верить мне или нет.
– Я рад, что вы придерживаетесь такого мнения, сэр.
– Зато я не рад, – мистер Никсон не собирался снижать накал беседы, – тому, что ты довел эту историю до моего сведения, не постучав в мою дверь и не сообщив мне, а уничтожив имущество своего предполагаемого преследователя.
Слово «предполагаемый» должно было напомнить мне, что вердикт еще не вынесен.
– Вмешивают в дело учителей только стукачи, сэр.
– А не вмешивают – только дураки, Тейлор.
Глиста просто расплющило бы от такой несправедливости.
– Я не заглядывал настолько вперед. – Найди истину, держись за нее и прими последствия, не жалуясь. – Я должен был показать Броузу, что не боюсь его. Это все, о чем я мог думать.
Если у скуки есть запах, то это запах кладовки для канцтоваров. Пыль, бумага, теплые трубы – весь день и всю зиму напролет. Чистые тетради на железных стеллажах. Стопки «Убить пересмешника», «Ромео и Джульетты», «Мунфлита». Кладовка служит также камерой предварительного заключения в делах, когда виновность удается установить не сразу. Как в моем случае. Если не считать прямоугольника матового стекла в двери, единственный свет исходит от побуревшей лампочки под потолком. Мистер Кемпси строго велел мне делать уроки, пока меня не позовут, но в кои-то веки все уроки у меня были сделаны. Вдруг в животе забрыкалось стихотворение. Семь бед – один ответ, и я стащил с полки красивую тетрадь в твердом переплете и принялся в ней писать. Но после первой строчки понял, что это не стихи. А что же? Наверно, что-то вроде признания. Начиналось оно так:
Слова бежали на бумагу, и, когда прозвонил звонок на утреннюю перемену, я обнаружил, что исписал три страницы. Когда прилаживаешь слова одно к другому, время течет через более узкие трубы, но при этом быстрее. По матовому стеклу скользили тени – это учителя спешили в учительскую покурить и выпить кофе. Шутящие или стонущие тени. За мной в кладовку никто не пришел. Я знал – к этому времени уже все третьи классы обсуждают то, что я сделал утром в мастерской. Вся школа. Говорят, когда человека обсуждают за глаза, у него горят уши. А у меня – раздается гул в подвалах живота. Джейсон Тейлор, не может быть, Джейсон Тейлор, зуб даю, кого-кого он заложил? Когда пишешь, этот гул утихает. Зазвонил звонок, отмечая конец перемены, и тени прошли по стеклу в противоположную сторону. За мной по-прежнему никто не шел. Во внешнем мире мистер Никсон сейчас пытается связаться с моими родителями. До вечера ему ничего не светит. Папа уехал в Оксфорд искать работу через старые «контакты». Даже его машину-автоответчик отослали обратно в «Гринландию». За стеной безостановочно зудел школьный ксерокс.
Крохотный страх шевельнулся в душе, когда дверь открылась, но я придавил его ногой. Всего лишь двое сопляков-второклассников, посланных за пачкой «Сидра у Рози». (Мы тоже читали ее в прошлом году. Там есть одна такая сцена, от которой у всех парней в классе повставало, – если прислушаться, слышно было, как эти стояки растут.)
– Это правда, Тейлор? – обратился ко мне более крупный сопляк таким тоном, словно я еще был Глистом.
– Что «это», сынок? – переспросил я, выдержав паузу.
Я умудрился произнести эти слова так грозно, что второклассник рассыпал книги. Сопляк поменьше кинулся ему помогать и уронил свои.
Я очень медленно, торжественно зааплодировал.
– Больше всего меня ужасает, класс три-ка-эм, то, что вымогательство и запугивание длилось несколько недель. Недель! – Пускай у мистера Кемпси кличка Полли, но когда он злится, то внушает страх.
