Издалека можно было слышать барабанный бой. Десять тысяч человек еще до восхода солнца поднялись в этот холодный неприветливый октябрьский день, чтобы увидеть последний выход королевы.
Я и несколько верных королеве служанок и камеристок пришли на площадь Революции, где должен был состояться этот ужасный спектакль. Мы слышали, как забушевала толпа, когда появилась повозка, запряженная парой тощих лошадей. На лавке сидела королева, бледная, как покойник, но с высоко поднятой головой, рядом с ней находился священник.
Теперь Марии-Антуанетте связали за спиной руки; седые пряди выбились из-под чепца и развевались у висков. Впалыми глазами она смотрела на стоявших по сторонам дороги людей и на тех, которые с любопытством высовывались из окон и громко кричали «Да здравствует республика!». Моросящий дождь почти пропитал все холодной влагой. Королева промокла. Никто уже не мог понять, плачет ли она.
Жалкая повозка громыхала по неровной мостовой северного берега Сены. Теперь клячи медленно свернули на улицу Сент-Оноре. По обеим сторонам дороги стояли солдаты с насаженными штыками; за ними виднелась ожидающая толпа, которая с большим удовлетворением смотрела, как вдову Капет, будто обыкновенную преступницу, везут в повозке, предназначенной для бедных грешников, к месту казни.
— Больше всего им хотелось бы видеть ее во власянице,
[77] с веревкой вокруг шеи и со свечой в руке. Но те времена, слава богу, миновали, — тихо пробормотала я так, что расслышать меня могла только стоявшая рядом со мной демуазель Элен.
Чернь следовала за плетущимися клячами и во главе следующей процессии можно было разглядеть кривлявшегося парня. Он махал саблей в сторону приговоренной к смерти и кричал в толпу:
— Вот она, тигрица. Вот она, чертова австриячка!
Из окон и с балконов на королеву сыпались проклятия и насмешливые замечания:
— Езжай в ад, ты, сатанинское отродье. Помогут тебе теперь твои бриллианты? Будь ты проклята, кровопийца.
За спиной Марии-Антуанетты стоял прямой, как свеча, месье Сансон-младший, держа в правой руке концы веревки. Почему-то это выглядело смешно: тощая маленькая женщина и огромный парень, держащий ее на веревке.
На повороте на улицу Руайаль королева увидела место своей казни. На огромной площади Революции в толпе сновали торговцы, продавая фрукты и вино зевакам. Настроение было как на ярмарке. Кто, однако, хотел, тот мог углядеть несколько монархистов, которые в тихой и отчаянной грусти наблюдали позорное шествие. Недалеко от меня стояла ярко накрашенная и разряженная девица, проститутка, и с ней несколько кавалеров.
— Нет. Я просто не верю, — кричала уличная девка. — И это королева? Мне кажется, народ просто дурят. Наверное, эта стерва давно уже за границей проматывает свои миллионы. — Она возмущенно встряхнула кудрями, так что зазвенели ее длинные серьги.
— Мне тоже так кажется, — поддержал ее спутник, — эта тощая неряшливая баба там, в повозке, выглядит так, будто ее уже один раз хоронили.
Согласное ворчание и издевательский смех прервал резкий голос:
— Господа, подумайте хорошенько, что вы говорите. Неужели вы всерьез полагаете, будто Конвент способен на подобный обман?
В голосе слышалось коварство, и весь вид говорящего свидетельствовал о том, что с ним лучше не связываться. Девица и ее клиенты растерянно замолчали, а злобный смех вокруг мгновенно стих. Когда повозка наконец остановилась у подножия гильотины, все рванули вперед, к эшафоту.
Чтобы сгладить свою промашку, расфуфыренная служительница любви громко крикнула:
— Я считаю, наше правительство правильно поступило, не разрешив австриячке ехать в карете. Для этой ведьмы и жалкой повозки, запряженной клячами, хватит.
И ее спутники поспешили согласиться с ней.
Когда Мария-Антуанетта наконец взошла на эшафот, толпа ждала от нее короткой речи, но она быстро подошла к палачу и его помощникам, как бы желая поскорее покончить с неизбежным. В спешке она нечаянно наступила, на ногу месье Сансону. Мы услышали, как королева с сожалением сказала:
— Извините, пожалуйста, месье. Я не нарочно.
Помощники палача быстро наклонили приговоренную, и под глухой барабанный бой просвистело лезвие гильотины, которую отпустил месье Сансон-младший на затылок Марии-Антуанетты. Никто даже не услышал ее крика.
Солдат тотчас поднял вверх отрубленную голову жертвы, в ответ на что в толпе раздались радостные возгласы. Площадь буквально задрожала от восторженных криков толпы. Наконец они смогли насладиться своей местью.
И пока чернь ликовала, несколько могильщиков на кладбище Сен-Мадлен проклинали отвратительный холод. Они вырыли могилу, чтобы закопать останки еще одной обезглавленной, одной из тысяч, о которой свидетельством не будет ни крест, ни надгробный камень.
Глава сто восемнадцатая
В тот же день 16 октября 1793 года в отдаленном месте разыгралась еще одна драма, но другого рода. Над фламандскими холмами занималось холодное неуютное утро. Было четыре часа, также моросил дождь. Усталые солдаты, которые проделали утомительный путь с левого на правый фланг французских позиций у Мобьожа, мечтали о небольшой передышке. Войска все еще продолжали подходить. Вновь прибывшие могли слышать крики петухов в курятниках на крестьянских подворьях.
Туман окутал мужчин абсолютной тишиной; с высот, на которых расположились враждебные австрийцы, не было не видно, не слышно ничего. Узкие дороги вели к маленькой возвышенности, к незначительной деревушке под названием Ватиньи. Но как раз это место должно было стать сценой великой славы для французов.
Границу австрийских линий образовал низкий гребень холмов с церковной колокольней на вершине. Он был занят лишь несколькими солдатами.
Зачем нужно выставлять больше часовых? До сих пор революционная армия ни чем особо не отличилась. Герцог Кобургский был уверен, что французам неоткуда ждать подкрепление.
Но месье Карно, командующему революционной армией, удалось внушить этим французским солдатам уверенность в победе, и он ночью привел семь тысяч измученных людей к вражеским рубежам.
Даже если бы Кобургский счел это возможным, откуда ему было знать, что эти семь тысяч парней после бессонной ночи будут способны напасть на него?
Густой туман и строжайшая тишина, которую было приказано соблюдать во время марша, позволили нанести этот внезапный удар. Так конец хребта холмов перед деревней Ватинье занимали только три тысячи солдат. То были пехотинцы под командованием генералов фон Штерна и фон Гогенлоэ, потом еще несколько драгун и несколько батальонов, состоящих в основном из хорватов.
Пока еще тишину ничто не нарушало, а из-за густого тумана ничего не было видно. Около одиннадцати часов утра — Мария-Антуанетта ехала в свой последний путь к гильотине — туман немного рассеялся. Но единственное, что могли различить австрийцы, — это огромные старые деревья.
