«Впервые у французов появился свободный зерновой рынок», — ликовали газеты.
Урожай 1774 года выдался чрезвычайно скудный. Тюрго был уверен, что свободная перевозка зерна и падающие благодаря этому цены на хлеб смогут предотвратить грозящий массовый голод. Но получилось как раз наоборот. Бессовестные спекулянты скупили зерно и так взвинтили цены на хлеб, что бедняки вообще не могли покупать хлеб.
Начали искать виновного и нашли: конечно, им стал министр финансов Тюрго. На него и вылился гнев голодающего народа и уволенных таможенников, которых он лишил работы и денег.
Придворные также ненавидели его, потому что он урезал их расходы; как и остальные дворяне и члены средневековых гильдий. Нехватка зерна привела к волнениям в стране, ее все сильнее обворовывали и грабили.
К началу мая 1775 года разразилось восстание в Париже. Волнения дошли даже до Версаля.
Перед дворцом собралась рассвирепевшая толпа, которая кричала:
— У нас нет хлеба. Мы пришли, чтобы взять себе здесь хлеба!
Высшие слои общества начали понимать, на что способен разгневанный голодный люд.
В столице месье Тюрго бросил против восставших армию, так как жандармерия бессильна. Король призывал к сдержанности, но министр предполагал, что эти выступления не просто спонтанные действия голодающих людей, а заранее подготовленный и спланированный политический заговор.
Солдаты стреляли по толпе, Тюрго велел даже подвезти пушки, а главарей бунтовщиков повесили на фонарных столбах. Восстание быстро подавили.
Мария-Антуанетта тогда очень испугалась. Несмотря на ядовитые памфлеты, она считала, что народ почитает и любит ее и Людовика, и, не обращая внимания на распространяемые похабные карикатуры, мнения своего не меняла.
Люди и любили короля, но они ненавидели монархию.
Глава двадцать один
— Супруга графа д'Артуа произвела на свет сына, — взволнованно доложила мадам Кампан моей госпоже, с которой они в последнее время сдружились. — Вы знаете, что это значит?
— Да, мадам, — ответила мадам Франсина, — племянник короля, очевидно, наш первый дофин. Но пока еще есть надежда. Я слышала, что король наконец осчастливил свою супругу.
— Я бы знала об этом. Но дай бог, чтобы это случилось как можно скорее! — воскликнула Кампан. — Я очень люблю королеву, но с некоторых пор ее капризы и вспыльчивость просто невыносимы. Это почувствовал даже его величество король.
Моя госпожа могла это только подтвердить:
— На прошлой неделе я была свидетельницей тому, как Мария-Антуанетта кричала на своего супруга. Король был так поражен, что даже расплакался.
«Короли ведь такие же люди», — подумала я. И это как-то даже утешало, потому что они ссорились, будто простые люди.
В 1777 году, через семь лет после замужества, королеву словно подменили. Слухи о ее свершившемся браке, казалось, были правдой.
— Теперь я наконец королева Франции, — сказала она мадам Кампан однажды утром, несколько смущенная, но все-таки счастливая. Теперь они с мужем надеялись на скорую беременность.
Граф Мерси тотчас доложил в Вену об этом знаменательном событии.
Мария-Терезия облегченно вздохнула и немедленно дала своей дочери добрые советы о том, как забеременеть, выносить и родить ребенка.
В марте 1778 года месячные у Марии-Антуанетты не пришли. Тотчас же стали искать лучшего акушера во всей Франции и полагали, что нашли его в лице брата аббата Вермона.
Но изменилось и еще кое-что. Министр Тюрго был уволен. Теперь у короля возникли сложности с министрами Морепа и Вернье. Тут вмешалась королева. Месье Морепа был подхалимом, перед Марией-Антуанеттой он заискивал, а за ее спиной плел интриги.
Враги Марии-Антуанетты начали называть ее l'Autrichienne — австриячка. В этом слове крылось особое коварство: ведь chienne означает сука. Королева была чрезвычайно поражена такой откровенной ненавистью. К тому же ей нелегко давалась беременность.
Мадам Франсине она призналась:
— Я полностью изменю свою жизнь. Я была поверхностной и стремилась к удовольствиям. В свое оправдание я могу лишь сказать, что у меня тогда не было ничего, что действительно доставляло бы мне радость. Но, став матерью, я стану заботиться только о моем ребенке и о его воспитании.
Но прежде всего она хотела по совету своего брата Иосифа расстаться со своими многочисленными бесхарактерными друзьями.
Людовик очень заботился о своей жене и каждый день просил ее беречь себя.
— Его величество трогательно относится к королеве, — сказала принцесса де Ламбаль, лучшая подруга Марии-Антуанетты, — но он не в состоянии оградить ее от памфлетов, карикатур и злобных стихов.
В соборах страны затягивали благодарственные гимны за давно ожидаемую беременность, и всюду верующие молились, чтобы роды прошли без осложнений и ребенок родился здоровым.
А тем временем у меня дома снова появилось пополнение. В тридцать семь лет Бабетта произвела на свет двух чудесных девочек. У моего дяди Эмиля теперь было пятеро детей.
Мама писала мне:
«Если бы все зависело от желания Эмиля, то малышки стали бы далеко не последними нашими детьми. Он не может дождаться, когда я покину постель роженицы и он снова сможет делить со мной ложе».
— Не ему же рожать, — сухо заметила на это мадам Франсина.
Ранним утром 18 декабря 1778 года у королевы начались схватки. Рожать при дворе в то время было в высшей степени варварским занятием, потому что происходило на глазах у многих.
Ложе роженицы только слегка отгораживали ширмой, и помещение, в котором происходило «радостное событие», было битком набито людьми. Всем, кто имел титул и имя, дозволялось присутствовать при разрешении королевы от бремени и таким образом свидетельствовать, что ребенка не подменили.
Мадам дю Плесси тоже удостоилась такой чести.
— Я сама еще никогда не была матерью и не присутствовала при родах, разве что у кобыл и коров, — смущенно сказала она, — надеюсь, я не упаду в обморок.
Меня она взяла с собой в качестве «хранительницы флакончика с нюхательными солями», и эта вещь оказалась как нельзя кстати. Из-за большого количества народа и запаха от роженицы дышалось с трудом, к тому же по старинному обычаю окна оставались закрытыми.
— Что за средневековая глупость, — недовольно поморщилась мадам Франсина, веля мне держать флакончик с оживляющей эссенцией под ее носом. — Повезет тому, кто тут не задохнется.
Королева, должно, быть очень мучилась; тем больше было ее разочарование, когда ребенок оказался девочкой, которая, согласно действующему праву, не могла взойти на трон. Из-за усилий при потугах, а также из-за спертого воздуха в родильных покоях Антуанетта потеряла сознание, и придворные врачи долго не могли привести ее в чувство.
