— Ну, — насмешливо возразила мадам дю Плесси, — это прекрасное утешение.
Мадам Отеро очень серьезно посмотрела на нее и сказала:
— Поверьте мне, мадам, в ужасные времена, которые надвигаются на Францию и прежде всего на аристократию, это великая милость.
Когда мы покинули мудрую женщину, чтобы поехать во дворец дю Плесси, на улицах было столпотворение. Переполох был большой, и мы обе все еще дрожали, даже когда оказались в безопасности.
Положение было щекотливое, и только благодаря отважному вмешательству офицера кавалерии с нами не случилось ничего ужасного. Лишь разбили окно кареты.
Вечером мадам Франсина устраивала ужин для друзей, и мистер Джон Вильерс, впоследствии граф Кларендон, рассказал собравшимся о своих впечатлениях от сегодняшнего дня:
— В полдень я шел через площадь Дофина. Она была полна людей, готовых к схватке. Я видел, как королевские гвардейцы вступили в драку с горожанами, отбивавшими их удары дубинами и забрасывавшими их камнями.
У Джона Вильерса и многих других иностранных гостей сложилось впечатление, будто парижане больше не испытывают уважения к своему монарху.
— Горожане чувствуют себя сильнее, чем представители власти, не говоря уже об их моральном превосходстве. Простой люд действительно уверен, что он лучше, чем высокородный аристократ. Может, в этом и есть правда, — заметила моя госпожа.
— Все силы парижской жандармерии насчитывают тысячу пятьсот человек. И те плохо подготовлены и недостаточно вооружены. Как смогут они противостоять шестистам тысячам жителей столицы? — спросил меня Жюльен, которому я в ужасе рассказала о происшествии.
«Право» и «порядок» превратились в смехотворные понятия. Ненависть поселилась в сердцах простых людей — ненависть к привилегиям аристократии.
«Эти паразиты ведут роскошную жизнь за счет простого народа, кровь которого они безжалостно сосут, как пиявки», — можно было прочитать в листовках, которые ходили даже по Версалю.
Автором был врач и издатель газеты Жан-Поль Марат.
Глава сорок седьмая
— Жюльенна, дорогая, я прошу вас сопровождать меня завтра в Париж. У меня назначен визит к врачу, месье Антону Месмеру.
[47] Вы, наверное, уже слышали о нем? — спросила меня мадам дю Плесси.
— Мне не нравится, мадам, когда вы обращаетесь ко мне на «вы», — упрямо сказала я. Но моя госпожа возразила:
— Так полагается. Жюльенна. Вы уже не молоденькая девушка и не на конюшне служите. Боже мой, если уж по справедливости, то я должна быть вашей камеристкой, вы же намного выше меня по положению. Я не забыла, что я — дочь мелкопоместного дворянина из Прованса и вдова хотя и почтенного, но простого графа из Шампани. Тем, что я здесь занимаю высокое положение, я обязана симпатии Марии-Антуанетты, а не своему высокому происхождению.
— Я решительно протестую, мадам, — возразила я. — Вашим положением при дворе вы обязаны своим обаянием, своей верностью и вашим здравым смыслом, а также вашему умению обращаться с детьми.
О враче Фридрихе Антоне Месмере, немце с Боденского озера, я, конечно, уже слышала, как и каждый в Париже. Насколько я поняла, месье Месмер учил, что каждое одушевленное тело испускает материальные лучи, которыми управляет душа, обитающая в теле.
Эти лучи, или жизненную силу, известную еще магам древности, можно уловить сосудом. Отсюда потом можно будто бы так управлять этой силой, чтобы она проникала в тело больного и снова оживляла его ослабевшую жизненную энергию. Мне эта теория казалась довольно разумной.
Люди с большой жизненной силой могли, по мнению Месмера, передавать свое здоровье другим людям, если они понимали, как управлять лучами, которые «транспортируют» эту силу. Они могли, например, возлагать руку на больного или управлять потоком жизненной силы с помощью металлического прута, кондуктора.
Карета графини остановилась перед внушительным зданием в аристократическом квартале Парижа. Слуга впустил нас в элегантный дом, в котором находились и приемные помещения врача.
В салоне месье Месмер велел установить сосуд; он имел форму огромного круглого чана и был полон бутылок с горлышками, обращенными внутрь чана, из них жизненная сила должна была выливаться в главную бутыль в середине. В бутылях находились «магнетизированная» вода, стеклянный порошок и железная стружка.
Так нам объяснил ассистент знаменитого немецкого врача. Емкость закрывалась крышкой, из которой торчало много металлических прутьев. Больные должны были браться за эти прутья или опереться в них своими поврежденными конечностями. Вокруг удивительной емкости Месмер велел поставить удобные места для сиденья, и во время «заседаний» играл маленький оркестр.
— В музыке, как известно, живет большая целебная сила, — объяснил нам молодой любезный помощник. — К тому же мастер учитывает влияние созвездий, — продолжил он. — На основании ваших точных данных месье доктор вычисляет самую подходящую дату для вашего лечения.
Мадам Франсина не была больна, она не чувствовала себя даже усталой, но прослышала, что сеансы лечения Месмера обладают профилактическими свойствами.
— Может быть, мне удастся сдвинуть мрачное предсказание мадам Отеро о скромно отмеренном мне жизненном пути в направлении пятидесяти лет, — совершенно спокойно заметила она. И месье Месмер решительно поддерживал ее надежду.
— Профилактика в любом случае лучше лечения, мадам. Если вашему телу удастся воспринять достаточно жизненной силы, оно легче справится с болезнями или не даст им вообще развиться.
Весь Париж хотел попасть к месье Месмеру, человеку удивительной скромности. Месмер был филантропом. Для нуждающихся он освободил особые дни и не требовал ни су за лечение.
Его успехи были феноменальны. Он в буквальном смысле слова заставлял «слепых прозреть, а парализованных ходить». И другие, часто застарелые болезни, которые годами мучили страдальцев, исчезали благодаря методу врача с Боденского озера.
Так что неудивительно, что его успехи вызвали зависть, а его коллеги-врачи считали его подозрительной личностью. Доклады в Медицинскую академию, умалявшие его успехи, множились. Постепенно его завистники окончательно очернили его. В Париже были врачи, не стеснявшиеся уличать его в союзе с сатаной, и это в век Просвещения.
Месье Месмеру такое было не в новинку.
— Именно по этой причине я покинул Вену, — рассказывал он моей госпоже, — и, возможно, вскоре мне придется покинуть и Париж.
— Вода камень точит, — сказала мне мадам дю Плесси. — Число врагов Месмера постоянно растет.
Его самый знаменитый пациент и горячий защитник был великий лингвист Курт де Гебелин.
[48] Но месье Гебелин, который считался излеченным, неожиданно умер в салоне Месмера перед странной емкостью. Так с «месмеризмом» во Франции внезапно было покончено.
