Мы вздохнули с облегчением — ведь в случае бегства королевской семьи это означало и наше прощание с опасными мостовыми Парижа и более мирную жизнь в провинции или за пределами.
Глава семьдесят шестая
Желанным гостем у мадам Франсины был переводчик Шекспира и автор многочисленных театральных пьес Жан-Франсуа Дюки. Во время вечернего застолья один друг хотел убедить его снова написать трагедию. На это месье Дюки заявил ему в своей характерной для него театральной манере:
— Что вы говорите мне о том, чтобы я занялся написанием трагедий? Трагедия происходит на улицах. Сделав шаг из своей квартиры, я бреду по щиколотку в крови. Так что прощай, трагедия. Это грубая драма, когда народ играет роль тирана. Поверьте мне, друг мой, я отдал бы половину того, что мне осталось еще прожить, чтобы другую половину провести в каком-нибудь уголке мира, где свобода — не запятнанная кровью фурия.
В 1790 году королеву снова постиг жестокий удар. Умер император Иосиф II Австрийский. Она искренне скорбела о брате. Иосиф был реформатором, бунтовщиком, чье мировоззрение сильно отличалось от консервативного мировоззрения матери. Свои планы реформ он смог осуществить лишь после ее смерти. Ни одно из его нововведений не нашло понимания у дворянства, а простой народ был слишком незрел, чтобы приветствовать изменения дедовских традиций. Его подданные считали его атеистом, и папа относился к нему враждебно, что стоило императору симпатии набожных, но необразованных современников. В своем так называемом «Эдикте о религиозной терпимости» он давал равные права всем конфессиям, включая ислам.
— В моей империи никогда больше не дойдет до того, чтобы протестантам пришлось эмигрировать, — декларировал прогрессивно мыслящий император. Уже начались настоящие волны эмиграции в Америку.
— Так как многочисленные глупые протесты начали утомлять императора, он велел передать папе дружеское приглашение в Вену. Никто не рассчитывал на то, и Иосиф тоже, что Пий Шестой может принять его. Уже несколько столетий ни один папа не пересекал границу Италии, но, к великому удивлению всех, заместитель Христа на земле принял вызов, — рассказывала Мария-Антуанетта своим придворным дамам во время прогулки по дворцовому парку.
Папа был не дурак и быстро понял, что Иосиф никогда не отступится от своих планов церковной реформы. И он в гневе пригрозил:
— Если вы продолжите свои разрушительные проекты, то рука Господня покарает и вас. Под вами разверзнется пропасть, и вы рухнете туда в расцвете своих лет.
Папское проклятие стало известно. На самого императора оно впечатления не произвело. Для него папа был всего лишь противником на политической сцене.
— Науку я считаю единственной религией, — преспокойно ответил он на это. Послушные церкви и верные папе подданные в ужасе отвернулись от своего императора.
Моя госпожа на это ответила:
— Думаю, Иосиф Второй был самым одиноким человеком в Вене.
Хотя еще и молодой, он чувствовал себя усталым, обессилевшим и больным. 30 января 1790 года он принял решение, имевшее серьезные последствия: он отозвал все свои законы и постановления, которые до сих пор издал, и сообщил, что все его реформы утратили силу.
Для Национального собрания в Париже это означало пощечину.
«Чтобы помочь своей одержимой роскошью сестре Марии-Антуанетте, этот Габсбург не постеснялся разрушить дело всей своей жизни. Взгляды Вольтера и идеи Руссо вдруг перестали что-либо значить для него», — злопыхательствовал «Друг народа».
Через месяц император Иосиф II умер.
Глава семьдесят седьмая
Во время тайной встречи короля с графом Мирабо был подписан договор. Людовик должен был оплатить долги графа, всегда жившего не по средствам.
Мирабо давал следующие обязательства: он бросит на чашу весов свое влияние в Национальном собрании в пользу Людовика и приложит все усилия для установления конституционной монархии, как в Англии.
Королева радовалась, что ее супругу наконец удалось обрести действительно влиятельного союзника.
— В свое время увидят, — шепнула Мария-Антуанетта старшей гувернантке своих детей, — король не бывает неблагодарным, когда речь идет о его настоящих друзьях.
Лето 1790 года выдалось жарким, и королевской семье позволили провести его в Сен-Клу. Однако каждое воскресенье и по каждому важному поводу Людовик должен был являться в Тюильри.
— Но все-таки нам разрешают на некоторое время покинуть гнетущие стены Парижа, — так приветствовали Мария-Антуанетта и ее придворные дамы это решение делегатов.
Так как граф Мирабо при этом использовал свое влияние, то тщеславному аристократу наконец удалось добиться аудиенции у королевы в Сен-Клу.
Граф Мирабо выехал со своим племянником Виктором в летнюю резиденцию и приказал молодому человеку ждать его в карете у ворот.
Тот был ошеломлен:
— Когда мой дядя вернулся, мне показалось, что он в эйфории. Королева совершенно очаровала его.
Я узнала от мадам Франсины, как потрудилась сильно похудевшая королева над своим внешним видом. А потом она благодаря шарму и лести обвела вокруг пальца этого уродливого графа.
— Королева Мария-Антуанетта — великолепная, благородная и несчастная дама, — рассказывал он юному Виктору, — и я ее спасу.
В Вене на императорском троне теперь сидел Леопольд II как наследник своего бездетного брата. Его так и распирало от жажды деятельности. И это было необходимо, потому что, как докладывал граф Марии-Антуанетте, турки провоцировали волнения и готовились к наступлению. К тому же Пруссия обрела союзника в Польше и нагло угрожала вторжением в Австрию.
Император Леопольд поэтому заключил мир с Фридрихом Прусским и посвятил себя внутренней политике, которая, как ему казалось, была в ненадлежащем состоянии.
— Как я узнала, теперешний император стремится как можно скорее искоренить все, что напоминает о его предшественнике, старшем брате Иосифе, и снова восстановить абсолютизм, — рассказывала королева моей госпоже и мадам Кампан. — В виду ужасных обстоятельств, с которыми приходится мириться Франции из-за революции, новый император полон решимости железной метлой вымести из своей империи все так называемые демократические мысли. Его девиз — «Зло нужно пресекать в корне», а о праве народа на участие в управлении государством, о свободе и равенстве всех людей от рождения мой брат в Вене совершенно ничего слышать не хочет.
Предстояла годовщина победоносного штурма и разрушения ненавистной Бастилии. Национальная гвардия придумала по этому поводу нечто особенное. Они решили пригласить всех своих членов на особое торжество в столицу.
«Десять тысяч гвардейцев из восьмидесяти трех департаментов должны собраться на Марсовом поле между военной академией и Сеной и принести клятву верности французской нации», — гордо заявил «Друг народа».
