Но неожиданно в начале зимы пришел приказ сформировать расстрельную команду. Владислав принес шапку со жребиями и обрадовал нас:
– Бойцам всего один жребий выпал. Феникс, как стажерка, не участвует, а остальных прошу.
Мы выразительно вздохнули. Конечно, все мы не раз и не два убивали, но… было что-то гадкое в том, чтобы быть палачом. Добровольцев на это дело никогда не находилось, поэтому расстрельную команду набирали по жребию среди оперативников и бойцов.
Все по очереди подходили к шапке и не глядя доставали свернутую бумажку, разворачивали её и демонстрировали всем. Первым жребий вытянул Коля. Скривившись, он бросил листок с крестиком на стол. Потом повезло Виктору. Я подошел к шапке одним из последних и, не особо удивившись, вытянул третий помеченный листочек.
– Завтра ровно в час.
Командовал расстрелом лично Владислав. В отведенном для этого помещении кроме него находились медик, представитель трибунала и Игнат. В качестве конвоя за приговоренным к казни отправили нас. Мы уже обо всем догадались, поэтому ничуть не удивились, увидев Вадима Кархова.
– Послушайте, – мягким голосом обратился он. – А можно мне другую подушку, на этой спать неудобно.
– Иди давай! – Коля грубо толкнул его вперед.
– Зачем так грубо? – обиженно спросил он.
Я шел рядом с ним, смотрел на него и не мог поверить, что именно вот этот невзрачный, упитанный и добродушный человек и есть тот самый безжалостный маньяк. Я смотрел и не видел его. Перед глазами одна за другой вставали страшные картины с мест преступлений: аккуратно сложенные вещи, выпотрошенные тела жертв и сложенные аккуратными кучками их внутренние органы, снятая кожа…
Кархов не догадывался, что его ведут на казнь. Вернее, он не верил в это даже тогда, когда его поставили к стенке. Настолько сильно он был убежден в собственной невиновности и безгрешности.
Представитель трибунала зачитал приговор и спросил его:
– Вам понятен приговор?
– Я… я… товарищи, это же какая-то ошибка… – промямлил он.
– Смертная казнь будет проведена через расстрел, а ваше тело кремируют, – сухо сказал судья трибунала. – Вам предоставляется право на последнее слово.
– Но… я… не хотел ничего плохого. Я просто… наказывал… очищал их… я спасал этих женщин! Они родятся заново чистыми и…
– Достаточно! Целься! – скомандовал Владислав.
Передернув затвор, я поднял оружие и прицелился в грудь стоявшего нелюдя. Он задрожал, но остался стоять на ногах. Ему специально никто не завязывал глаза – пусть смотрит в лицо своей смерти!
– Огонь!
Четыре выстрела прогремели одновременно. Вадим Кархов устоял на ногах, но с каким-то детским и обиженным выражением лица посмотрел на меня. На его груди расплывались пятна крови, и через мгновение он упал на пол и захрипел. Спустя минуту врач и Игнат констатировали смерть.
Так и закончился наш сезон охоты. Многие считали себя охотниками, но только мы ими были на самом деле.
Приворот
Вечернее небо быстро закрывали тяжелые черные тучи. Над городом еще висела удушливая жара, но с запада уже повеяло прохладой. Это были лишь первые порывы ветра, разведчики летней грозы.
Потемневшее небо на мгновение разрезала ярко-белая изломанная линия. Через пять секунд донеслись раскаты грома. Невидимым валом свежего воздуха прокатился по улицам сильный ветер, пригибая деревья и взметая пыль с мелким мусором. Люди, пугливо поглядывая на небо, торопились добежать до дома или машины, лихорадочно искали в сумках зонтики.
Юноша, стоявший на самом краю здания, никуда не спешил. Со странным трепетом он смотрел на приближающуюся бурю. Он не думал сейчас ни о чем, просто стоял и смотрел. Также спокойно и не торопясь, ни о чем не думая, он поднял ногу и занес её над улицей…
– Стой! Парень, не дури!
Он вздрогнул от испуга, словно его поймали за чем-то постыдным и недостойным. На крыше недалеко от него стоял и пытался отдышаться мужчина в странной полувоенной одежде. Юноше на мгновение даже показалось, что за спиной у нежданного свидетеля висит автомат.
– Парень, ты это… погоди. Туда завсегда успеешь. Давай лучше поговорим.
– Ты меня не поймешь… Стой, не подходи!
– А ты объясни. И вообще, может, я тоже хочу с крыши шагнуть. Не хочешь доброе дело сделать? Там, – мужчина кивнул на небо, – зачтется, я думаю.
Будь на его месте опытный психолог, может быть, эта история пошла бы по совсем другому пути. Но вымотавшийся за день оперативник и уставший от быстрого подъема на десятый этаж был хорошим человеком, но неважным психологом…
– Вы не поймете меня. Просто не поверите… – печально произнес юноша. – Не думайте, что я хочу умереть. Просто… у меня нет другого выхода…
Договорил и шагнул с крыши…
– Твою мать!!! – оперативник с воплем кинулся к краю крыши. – Кирюха! «Скорую»!
Машина «скорой помощи» приехала через пару минут. Очень быстро по российским меркам. Хватило лекарств и нужные приборы были исправны. И в больнице врачи оказались на месте, и никто не стал интересоваться пропиской или наличием полиса…
Но через двадцать минут парень умер на столе перед лучшим специалистом в городе.
На первой фотографии был молодой улыбающийся парень, Сергей Кириенко. На второй он же, но лежащий на асфальте в неестественной позе.
– Самоубийство. А при чем здесь мы?
– Вот ты и должен выяснить, при чем здесь мы, – устало вздохнул Владислав. – Странная эта история.
– Россия входит в первую десятку стран по числу самоубийств. Что тут странного?
– В данный момент она на пятнадцатом месте, – поправил меня начальник. – А что тут странного…
Он встал и подошел к окну.
– Это дело приказали передать тебе и Феникс.
– Почему?
– Я не знаю.
Я раскрыл дело и прочитал последние слова парня:
– «Не думайте, что я хочу умереть. Просто (пауза) у меня нет другого выхода».
– Дело не в этом. Алексей сказал, что ему очень не понравились глаза самоубийцы. Не смотрят так сопливые пацаны. И самоубийцы, особенно в таком возрасте, не говорят так. Его словно бы что-то гнало на смерть.
– Магия?
– Возможно. Напарник Алексея сказал, что возле тела парня были остаточные следы магии, но они очень быстро рассеялись. Вряд ли они могли толкнуть его на такой поступок. Но уже то, что он как минимум за сутки до самоубийства контактировал с магией, подозрительно. И… поверь моему опыту, Игорь, это очень непростое дело. Тут что-то нечисто.
– Хорошо. Я могу идти?
– Иди. Да, от обычных обязанностей тебя никто не освобождает!
