Книга Мельмот, страница 56. Автор книги Сара Перри

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Мельмот»

Cтраница 56

Со временем эта пылкая молодежь со своими обществами и памфлетами добилась положения правящей партии в стране. Султан Абдул-Хамид II, прозванный Проклятым султаном, был низложен и сослан во дворец Царя царей на Босфоре, где занялся плотничным делом. «Единение и прогресс! – сказал Безымянному Хассан. Он держался так прямо, как никогда прежде. – Боюсь, что без жертв не обойтись, но надо думать о цели, а не о средствах. – И затем добавил: – Не говори отцу. Он старик. Некоторые вещи ему знать не стоит».

Потом наступили времена, когда ни Безымянный, ни Хассан уже не ходили так часто на Галатский мост над Золотым Рогом. По-видимому, таланты скромных чиновников были не менее важны для достижения единения и прогресса, чем деятельность тайных вооруженных отрядов, которые, по слухам, разгуливали по деревням на востоке страны. («Я слышал, что армяне подняли восстание, – говорил Безымянный Хассану. – Слышал, что они работают над оружием, которое может уничтожить огромное количество турецких женщин и детей! Эти вооруженные отряды необходимы, чтобы поддерживать порядок на границах».) Весной девятьсот пятнадцатого года Безымянный – в новом двубортном пиджаке и брюках из серой фланели, которые сшил для него отец, с белым шелковым платком в левом нагрудном кармане – получил задание составить ясным и четким языком, за умелое владение которым его очень высоко ценили, меморандум о перемещении определенных элементов населения на другую территорию. Он пять раз переписывал текст, потому что ясно как никогда прежде осознавал, что каждым слогом вносит вклад в приближение новой эпохи, которая объединит турецких мужчин и женщин под алым флагом с лунным серпом. Безымянный никогда не позволял себе претенциозности. Не было никого смиреннее и скромнее его. «Я просто винтик в огромном механизме», – говаривал он. Да и что, в конце концов, изменилось, когда он закончил работу? Клумбы на площади Таксим по-прежнему цвели. Его деятельность, хоть и имела большое значение, оставалась незаметной.

Меморандум был составлен, одобрен и подписан в трех экземплярах, в том числе его начальником и начальником его начальника. Уже на следующее утро плоды его трудов лежали на столах и ждали, пока на них обратят внимание, в таких отдаленных уголках страны, где сам Безымянный никогда не бывал. В течение недели черные значки на белой бумаге претворились в жизнь, и двести тридцать пять армянских интеллектуалов были высланы из Константинополя в Анкару.

– Это просто мера предосторожности, – объяснил Безымянный Хассану за завтраком. Они ели лаваш с вареньем из вишни и овечьим сыром. – Это только те люди, с кем больше всего хлопот. Интеллектуальная элита, сочинители памфлетов и авторы газетных колонок. Представь, что у тебя обнаружили гангрену пальца ноги, – не лучше ли тебе было бы потерять только ступню, а не всю ногу?

На подоконнике зацветали три помидорных кустика.

– Думаю, они будут выпускать новые указы, чтобы защитить население, – сказал Хассан, грея руки о серебряный кофейник, который подарила их матери на свадьбу ее собственная мать. – Как бы то ни было, это ведь не их земля. Она наша с тобой, нашего отца и отца нашего отца.

Алтан Шакир, который всегда начинал работать с самого раннего утра, убрал ногу с педали швейной машинки.

– Дети, остерегайтесь национальной гордости. Эта земля принадлежала другим людям до появления на свет ваших предков и будет принадлежать другим людям потом, когда сотрется всякая память о вас. Точно так же и птица может свить гнездо на дереве и сказать: «Эти ветви мои по праву, и другим птицам здесь не место».

Позже в том же году их обоих, и Безымянного, и Хассана Шакира, снискавших симпатию всех сослуживцев прилежностью, скромностью, добрым нравом и довольно болезненным видом, перевели в приморский город Трабзон. Им было двадцать пять и двадцать шесть лет соответственно.

(МНЕ ПРОДОЛЖАТЬ?)

Новое назначение братья встретили без удовольствия, однако же и неудовольствия не выказали. Жалованья у них не прибавилось, веса в обществе тоже, и вдобавок им пришлось оставить родной дом – стрекот швейной машинки, сопровождавший их всю жизнь, помидоры на подоконнике, которые им так и не было суждено попробовать, идеально разыгранные партии в шахматы с отцом, – зато их ждала перемена климата, красоты Черного моря и монастырь высоко на скале. Но в Трабзоне – оба сошлись на этом – они были ближе к центру военных действий: иногда по ночам до них доносились звуки выстрелов и крики. Безымянного, юношу миролюбивого от природы и соответствующим образом воспитанного, это тревожило, – но зато, думал он, на смертном одре я буду гордиться тем, что хоть что-то да значил, что своей старательной и аккуратной работой, какой бы скучной она ни была, внес свой вклад в общее дело.

На новом месте Безымянному пришлось трудно. Он должен был разработать способ переправить десять тысяч армян в центральную часть страны, где они не могли бы причинить никакого вреда. «Беда в том, – сказал Безымянный брату, когда они сидели у себя в маленькой квартирке недалеко от черноморского побережья, – что сильный работающий мужчина способен на большее, чем недавно родившая мать. А кроме того, матери вечно поднимают переполох. Они переживают за детей, суетятся, начинают страшно волноваться, хотя все, что от них требуется, – это переехать. Разве мы с тобой не уехали из дома безо всяких сетований на судьбу? Иногда жизнь не так легка, как хотелось бы, но надо жить дальше – это и есть благородство».

В конце концов было решено (Безымянный, в сшитом отцом костюме, сидевший за столом рядом с семью другими служащими, окунул кончик пера в чернила и выжидающе замер), что мужчин нужно переселить первыми и в дальнейшем использовать как рабочую силу. Женщины и дети тем временем отправятся в Мосульский вилайет – добираться туда, конечно, далеко, но там им ничего не угрожает. («Мосул – неплохое место, и они там смогут купаться в Тигре», – сказал один из высокопоставленных чиновников Безымянному, зная, что тот очень мало где бывал.)

– А что же будет с совсем маленькими детьми, которые еще не могут ходить? – спросил Безымянный, откладывая перо. Он часто представлял, как однажды у него самого будет сын, и эти мечты смягчили его. – Может быть, отдать их в приличные мусульманские семьи?

Высокопоставленный чиновник долго смотрел на Безымянного. Потом он улыбнулся и сказал:

– А у вас доброе сердце, Шакир! Это хорошее решение. Маленькие дети останутся здесь, в Трабзоне.

Осмелев от похвалы, Безымянный продолжал:

– Насколько я знаю, состоянием наших дел интересуется американское консульство. Пусть они тоже заберут к себе детей. Пусть они тянут эту ношу. Почему ее должны тащить одни турки?

И он снова уселся за стол (была весна, и из открытого окна доносился такой сильный аромат полевых цветов, как будто на дороге разбили флакон духов) и с привычным усердием принялся составлять протокол заседания и меморандум.

Той же ночью, за четыре часа до рассвета, его разбудил крик, то становившийся громче, то ослабевавший. Ночь выдалась тихой, но казалось, что эти звуки доносил ветер, который то усиливался, то затихал, то снова усиливался, и тогда громкость крика нарастала до такой степени, что он заполнял собой всю комнату, расползаясь по ковру, а потом наступала тишина, и Безымянный, как ни вслушивался в темноту, ничего больше не мог различить. Это чьи-то голоса, подумал он, множество голосов, хотя невозможно было определить, мужских или женских. Вдруг раздался выстрел, все смолкло окончательно, и наступила оглушающая тишина. Безымянный больше не мог заснуть. Наутро они завтракали яйцами и хлебом, и брат рассказал ему, что на колонну армянских мужчин, которых должны были отправить в Гюмюшхане, напал вооруженный отряд, перерезал им глотки и бросил тела на съедение собакам.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация