– Не надо, Зеро! Не надо!
Зеро нанес еще один удар, с такой же силой. Фрэнк стукнулся затылком о заднюю часть шлема. Опять кровь. Фрэнк практически ослеп, стекло покрылось красной жидкой пленкой.
Опять. Он ничего не видит. Абсолютно ничего.
Отпустив Зеро, он что есть силы оттолкнул его от себя. Его тело и в первую очередь ноги тотчас же освободились от тяжести, и он, вскинув здоровую руку, прочертил по кровавой слизи, закрывавшей стекло, пять полос.
Зеро нельзя было узнать. Его красивое юное лицо превратилось в месиво, распухшее, кровоточащее, растерзанное. С разрезанных пальцев правой руки кровь уже не капала, а текла сплошной струей, красной, горячей.
Опираясь об пол, Фрэнк приподнялся в сидячее положение и неловко подсунул под себя ногу.
Нож валялся на полу, рядом с ним. Фрэнк увидел, как Зеро прищурился, стараясь сквозь щелки глаз отыскать взглядом оружие. Фрэнк потянулся к ножу, чтобы оттолкнуть его себе за спину, но Зеро с ревом набросился на него.
И вдруг у него из груди вырвалось хриплое бульканье. Ухватившись за шлем Фрэнка, он слабо постучал по нему пальцами, после чего упал и затих.
Фрэнк столкнул его с себя, и Зеро некрасиво сполз на бок, с торчащим между ребрами собственным ножом.
– Прости, прости! – Фрэнк положил руку парню на голову. – Прости, я старался. Видит бог, я старался, но ты просто не желал меня слышать. Прости!
И оставался еще Брэк. Отдыхать нельзя. Брэк узнает, что он еще жив. И придет, чтобы его прикончить. Он не остановится.
Смотровой кабинет напоминал бойню. Кровь была повсюду. На потолке, на стенах, на обстановке, на полу. Больше всего на полу.
Фрэнк знал, что ему делать. Он ненавидел себя. Больше всего ему хотелось свернуться клубком и проспать сто лет, а проснувшись, узнать, что все снова замечательно. Но его приперли к стене, вынудили на крайние меры, и даже это, возможно, был еще не предел.
Откинув панель управления скафандра, Фрэнк открыл заднюю крышку. Напоследок еще раз вдохнув хороший воздух, он высунул голову в холодную, разреженную атмосферу базы. В воздухе чувствовался запах меди. Резкий сладковатый привкус был у него на языке.
Левая рука вылезла из скафандра без проблем. Правая застряла, и Фрэнку пришлось вытягивать ее медленно, упорно.
Фрэнк словно что-то отрывал от себя: это чувство страха и волнения при мысли о том, сколько боли причинит удаление разрушившегося зуба, отрыв полоски лейкопластыря от раны, предшествующие тому славному моменту, когда дело уже сделано и все осталось позади.
К концу Фрэнк был обессилен и тяжело дышал. Рукав комбинезона был в крови, продырявленный, но все оказалось лучше, чем он опасался. Возможно, помогла ткань скафандра, прижатая к ране, удержавшая все внутри.
Фрэнк потрогал желеобразный комок крови и нащупал пулю, твердый предмет, застрявший где-то в мышце. Он попытался выдавить ее, нажимая вокруг раны, однако плоть была слишком нежной и пуля не желала выходить наружу.
Высвободив ноги, Фрэнк встал в луже липкой крови.
Он подошел к коробке, в которой, как ему было известно, лежали стерильные упаковки медицинских инструментов. Вскрыв один пакет, он задумался, в каком порядке действовать. Он понимал, что времени у него мало, но ему хотелось избавиться от застрявшей в теле пули.
Сначала Фрэнк ножницами обрезал ткань вокруг раны, облегчая доступ. Входное отверстие было углубленным, словно кратер. Кожа вокруг опухла и была горячая на ощупь. Внутри блестел черный сгусток крови.
Фрэнк взял в неумелую левую руку медицинские щипцы. Положив правую руку на полку, он напряг плечо и засунул щипцы как можно глубже в рану. Он не мог смотреть на то, что делает, но все равно скорчил гримасу.
Фрэнк потянул, но пуля выскользнула из щипцов, словно какое-то морское существо. Ему стало холодно. Ни в коем случае нельзя сейчас потерять сознание! Отвернувшись, Фрэнк с трудом сглотнул подкативший к горлу клубок, тщетно попытался отдышаться и приступил ко второй попытке.
Он увидел на самом дне пулю, металл, омытый кровью. Его прошиб пот. Фрэнк снова засунул щипцы в рану так, чтобы кончики звякнули о пулю. Медленно раскрыв щипцы, он надвинул их на металлический цилиндр и снова сжал.
Фрэнк подергал пулю, убеждаясь в том, что ухватил ее крепко. До крови прикусив губу, он собрался с духом, стиснул зубы и дернул.
Дело было даже не в боли. Главным было то, что у него из тела что-то вышло. Уронив пулю на пол, Фрэнк положил щипцы на полку.
По какой-то необъяснимой причине ему стало хорошо. Его охватил восторг. Недостаток кислорода, боль – вопреки всему он почувствовал себя невероятно живым. Резко нахлынувшая тошнота так же быстро отступила. Ему нужно было сделать еще кое-что.
Покачнувшись, Фрэнк взял себя в руки.
Расстегнув комбинезон спереди, он обнажил блестящий шрам на груди, ярко-красный кружок размером с ноготь мизинца. Под кожей чувствовался твердый, длинный, гладкий датчик. Фрэнк сжал в руке скальпель, и у него мелькнула мысль, нужно ли протереть кожу спиртом.
Нет времени. Времени совсем нет. Сняв чехол, Фрэнк опустил лезвие на грудь. Он надавил на скальпель, затем провел им вниз. Датчик оказался в теле не так глубоко, как пуля. Он буквально выскочил сам собой. Фрэнк плоской стороной лезвия помог ему выйти до конца и взял в руку. Закрыв скальпель чехлом, он сунул его в карман, после чего убрал окровавленные щипцы и вскрытую упаковку с инструментом обратно в коробку.
Склонившись над трупом Зеро, он вставил датчик парню в раскрытый рот, зажав его между зубами и щекой.
– Прости, – еще раз сказал он.
Рана в руке и рана в груди кровоточили, но несильно. От этого не умирают. Скомкав скафандр, Фрэнк бросил его по трапу на нижний уровень. Затем лег рядом с Зеро и покрутился на полу, перепачкавшись кровью. Фрэнк улегся в дверях, лицом вниз, головой от коридора, отделенный от него телом Зеро. Он раскинул в стороны руки и ноги, надеясь принять естественное положение смерти.
Это было лучшее, что он придумал. Теперь оставалось только ждать.
Глава 29
[Личный дневник Бруно Тиллера, запись от 1.07.2048, переписано с бумажной копии]
Должно быть, вот каково оно – чувствовать себя господом богом. Полностью повелевать всем. Я говорю, что нужно сделать, и люди просто это делают. Это какое-то безумие. Теперь они уже больше не люди: они пешки на шахматной доске. И не имеет никакого значения, что они хотят, о чем думают. Я их передвигаю, и они передвигаются. У них нет никакого выбора. Они не могут передвинуться обратно. Не могут самостоятельно принимать решения: как я захочу с ними поступить, так они и сделают.
И особую изюминку добавляет то, что мой противник даже не догадывается о том, что с ним ведут игру. Он слеп. Он не видит свои фигуры, мои фигуры, не видит их расстановку. Он просто недоумевает, почему терпит поражение. И если я решу, что в моих стратегических интересах кем-либо пожертвовать, он не сможет ничего предпринять. Я сброшу ненужную фигуру с доски – и всё.
