— Никто не ожидает такого поведения от маркиза, поскольку он осознает свою ответственность и возможные последствия этого! Но его постигло разочарование в молодости, когда у него была очень неудачная любовная связь.
— Что же с ним произошло? — спросила Гермия.
Она чувствовала, что эта история очень походит на те фантазии, которые все время роятся в ее голове, и поэтому все, что Мэрилин рассказывала, было ей крайне интересно.
Мэрилин пожала плечами.
— Я не знаю всех подробностей, но предполагаю, что это произошло, когда он был совсем молод, и он вынес из этого очень плохое мнение о женщинах и значительно более интересуется теперь своими лошадьми!
Она глубоко вдохнула, как бы набираясь решимости, и провозгласила:
— Но он должен жениться, и его женой определенно буду я!
— Я тоже уверена в этом, моя дорогая, — сказала Гермия, — но не вижу, как я смогу помочь тебе.
— Вот об этом мы и поговорим.
Голос Мэрилин становился все более напряженным и уверенным по мере того, как Мэрилин раскрывала свой план:
— Прошлым вечером маркиз, разговаривая с папой за ужином, говорил о том, как изменилось все после войны. Благородные фамилии — оказавшись в денежном затруднении либо просто отвыкнув заниматься своими поместьями, как они делали это ранее — перестали заботиться о своих людях, как заботился о своих подданных его отец, когда был жив.
Мэрилин взглянула на свою кузину, чтобы убедиться, что голубые глаза Гермии с живейшим вниманием устремлены на нее, и продолжала:
— "Мой отец, — сказал маркиз, — знал что имени каждого своего работника, так же как он знал клички своих гончих, и моя мать заходила в каждую избушку в нашем поместье. Если кто-то был болен, она приносила им суп и лекарство, и когда подрастали дети наших работников, она находила им дело либо на собственной земле, либо у наших родственников".
У Гермии промелькнула мысль, что именно так поступают ее отец и мать, пусть не с таким количеством людей.
Мэрилин продолжала:
— "Никто не делает этого ныне, — сказал маркиз, — и я понимаю, почему работники проявляют недовольство на севере: да и в южных графствах, я слышал, нередки подобные раздоры".
Мэрилин остановилась и спросила:
— Теперь ты понимаешь, чего я хочу?
Она увидела недоуменный взгляд Гермии, и в ее голосе вновь послышалась привычная резкость тона:
— Ну как же ты не понимаешь, Гермия? Я должна убедить его, что, как и его мать, я интересуюсь положением людей в поместье и помогаю им.
— Но, Мэрилин… — начала было Гермия и остановилась.
Она готова была сказать, что за все годы, что она знала свою кузину, никогда не замечала в ней мельчайшего интереса к кому-нибудь в поместье.
Более того, сама графиня всегда насмешливо относилась к тому, как ее отец и мать тратили столько времени, заботясь о жителях деревни.
Однажды, когда граф уволил одного мужчину потому, что управляющий доложил ему, что тот работает медленно, ее отец просил своего брата дать этому человеку возможность исправиться.
— Он болен, — объяснял ее отец, — и не сможет остаться дома, потеряв жалованье. Его жена ожидает еще одного ребенка, а в доме уже трое маленьких детей.
Граф отказался слушать его.
— Эти вопросы я поручаю моему управляющему, — сказал он. — Я не вмешиваюсь в его решения!
И Гермия помнила, как ее отец поддержал семью этого работника из своих средств и затем каким-то чудом нашел ему другую работу с жалованьем, которое по крайней мере спасло его семью от голода.
Гермия знала, что это был лишь один пример из многих других подобных случаев, происходивших в поместье, и что ее отец, хотя он никогда не говорил этого, порицал безразличие брата к своим работникам и невнимание к их судьбе.
Зная, что и Мэрилин не отличается подобной заботливостью, Гермия была поражена задачей, которую та перед собой поставила.
— Я не понимаю, чем же я смогу помочь тебе в этом, — сказала она с тревогой.
— Я все продумала, — сказала Мэрилин, — и тебе остается лишь поступать точно так, как я скажу.
— Я сделаю все, если это возможно, — пообещала Гермия.
— Это вполне возможно, — ответила Мэрилин. — А теперь слушай…
Она наклонилась к Гермии и понизила голос, как будто боясь, что их услышат.
— Я решила сопровождать маркиза в его верховой прогулке завтра утром. Я знаю, что ни папа, ни Вильям не любят ранних поездок; маркиз же катается до завтрака.
Гермия с удивлением подняла брови.
— Я никогда не видела, чтобы ты вставала до завтрака! — сказала она.
— Я способна встать с рассветом ради стоящего дела! — провозгласила Мэрилин. — Теперь слушай внимательно…
— Я слушаю.
— Я подойду к нему, когда он будет в конюшне, и предложу проехаться в Рощу Колокольчиков. Ты знаешь, какое это красивое и романтическое место!
— Да… конечно, — согласилась Гермия.
— Мы окажемся там около половины восьмого, — продолжала Мэрилин, — и будем медленно ехать через лес. И тут я хочу, чтобы ты примчалась галопом в поисках меня.
— Я? — воскликнула Гермия.
— Ты слушай! — отрезала Мэрилин. — Ты прискачешь во весь опор и скажешь мне:
"О Мэрилин, я искала тебя! Бедная старая миссис Тингумабоб
[1]
при смерти, но она говорит. что не может умереть, пока не попрощается с тобой и поблагодарит тебя за твою доброту к ней!"
Гермия с сомнением глядела на свою кузину.
Ей казался странным способ, который избрала Мэрилин, чтобы произвести впечатление на маркиза, и она не думала, что все это будет звучать для него убедительно.
Как будто прочтя ее мысли, Мэрилин сказала:
— Ты можешь сказать это своими словами, но сделай их правдоподобными и настойчивыми, как будто женщина эта действительно призывает меня.
— Я… Я постараюсь, — сказала Гермия, — но что будет.'., дальше?
— Я все тщательно продумала, — ответила Мэрилин. — Я воскликну: «О бедная миссис Тингумабоб! Я должна спешить к ней». Я ускачу от вас, но если маркиз попытается последовать за мной, я скажу тебе: «Покажи его светлости путь домой!» Затем, прежде чем он сможет поспеть за мной — что он, очевидно, захочет сделать, — я уже исчезну из виду.
— А если он все-таки будет пытаться следовать за тобой? — спросила Гермия.
— Тогда ты должна каким-то образом отговорить его от этого, — сказала Мэрилин. — Я же поеду к деревне, но затем медленно вернусь домой по другому пути, чтобы никто меня не увидел.
