Лиза взяла мою руку и сжимала, пока я не оторвала взгляд от нашитых на юбки лепестков. Какое прекрасное платье. Так и хотелось изрезать его скальпелями.
– Поможешь мне снять платье? – Мой голос звучал хрипло и глухо, как будто я наглоталась морской воды. Не представляю, сколько я тут просидела, затерявшись в тюрьме своего горя. Кажется, прошло много столетий. – Оно трет.
Кузина замялась и опустила руку.
– Это кратковременное препятствие, ничего более, – сказала она твердо, однако я уловила легкую тень беспокойства, выдававшую её неуверенность. Нет гарантий, что все уладится. По крайней мере в лучшую сторону. И Лиза знала это не хуже меня. – Это явно какая-то ошибка, и Томас быстро ее исправит. Ты бы его видела. Не знала, что он может быть таким… грозным. – При этих словах я вскинула голову. – Не на нас. Его гнев направлен на сложившуюся ситуацию. Сейчас он пишет телеграмму своему отцу.
Я судорожно вдохнула, ведь еще не была готова узнать ответ на свой следующий вопрос, но не в состоянии больше находиться в темноте.
– Там… правда есть письменное соглашение? Между Томасом и… и ею?
Лиза поджала губы, явно не желая сообщать такую новость. Во всяком случае пока я похожа на говорящий труп.
– Да. Томас сказал твоему отцу, что никогда не видел документ. Что это ошибка, но подтвердил, что подпись его. – Лиза внимательно смотрела на меня, и я снова принялась разглядывать платье. – Если бы ты видела Томаса, то поняла бы, что не о чем беспокоиться. Подпись или нет, он все исправит.
Я кивнула, голова качнулась сама по себе. Хотела бы я обладать такой же верой, что и кузина, но математика не давала покоя. Цифры не сходились. Очевидно, что отец Томаса заключил с мисс Уайтхолл письменное соглашение, а значит, улаживание повлечет юридические последствия.
Если он вообще сможет это уладить.
Голова кружилась, а в мыслях крутилось только одно. Мисс Уайтхолл заберет Томаса, и мы больше не будем принадлежать друг другу, и в конце концов он женится на ней, и… Кожа как будто горела огнем. Я потянула за вырез свадебного платья.
– Пожалуйста, – прохрипела я, оттягивая ткань от тела. Клянусь, она ожила и с радостью душила меня. На коже, словно лепестки, расцвели ярко-красные пятна. Мой собственный букет сожалений. – Сними с меня это платье, пока я его не порвала!
Испугавшись то ли моего тона, то ли пятен, Лиза начала быстро расшнуровывать корсет. Глубокое дыхание не помогало, я с каждым разом пыталась набрать в грудь все больше воздуха. Лиза обняла меня со спины и неистово прижала к себе. Я дрожала в ее объятиях, не в состоянии контролировать поток слез. Томас обещан другой. Наша свадьба была фарсом. Я теряла его. Я не могла дышать. Я захлебывалась слезами, которые никак не останавливались.
– Дыши. Одри Роуз, ты должна дышать. – Лиза крепко обнимала меня. Я закрыла глаза, пытаясь приказать легким дышать в ритме с размеренными вдохами кузины. Потребовалось несколько попыток, но я сумела взять себя в руки. Лиза развернула меня и слегка встряхнула. – Стой спокойно. Думай. Что это?
Слезы грозили пролиться снова, губы дрожали.
– Худший день в моей жизни.
– Да, но подумай. Успокойся и подумай об этом без эмоций.
Я недоверчиво посмотрела на нее. Как будто я могу выключить эмоции. Лиза упрямо сжала челюсти. Она станет моей силой, когда я не могу призвать свою. Это едва не вызвало новую порцию слез. Я слышала, что невесты плачут на свадьбах, но представляла совсем другое.
– Это загадка, которую вы оба должны решить. Понятно? И на случай, если ты забыла, мистер Кресуэлл один из лучших в этом деле. Ты правда веришь, что он все так оставит? Он выглядел готовым погрузить мир в ад. Сам Сатана содрогнулся бы. Имей мужество, кузина. Все будет хорошо.
Несмотря на обнадеживающие слова, я уловила на ее лице проблеск сомнения, которое снова швырнуло меня в гущу собственных тревог.
Глава 20. Неприемлемые условия
Комнаты Одри Роуз
Пятая авеню, Нью-Йорк
6 февраля 1889 года
Через час, а может, и через пять, я сидела, завернувшись в шелковый халат, и пила очередной травяной чай, который Лиза принесла перед тем, как уйти поговорить с родными. Вдохнув аромат и сосредоточившись на различных травяных нотках, я предположила, что это какой-то непростой чай.
Хотя Лиза не лезла в мои личные дела, держу пари на что угодно: она беспокоилась о беременности, и чай мог ее предотвратить. Я пила его несколько недель, и поэтому имела все шансы вычеркнуть одну тревогу из растущего списка. Кузина превосходно разбиралась в людях и обладала талантом улаживать романтические затруднения. Я не знала, смеяться мне или плакать, но была бесконечно благодарна ей за проницательность.
Она предложила посидеть со мной за шоколадом и шампанским, но я уговорила ее спуститься вниз и никого ко мне не пускать. Я не вынесу никакого сочувствия. Или слов о надежде. Даже не знаю, от чего мне было больнее: от веры близких, что все будет хорошо, или от осознания правды: хорошо не будет.
Томас умеет решать немыслимые уравнения, но даже он не сможет сделать дважды два равным пяти. Я отпила чай, наслаждаясь его терпкостью. Горечь почти такая же, как у меня на сердце. Начинаю привыкать ко вкусу свежих трав и находить удовольствие в их ароматах.
Они особенно успокаивают, когда сидишь посреди собственного бедствия. Свадебное платье валялось рядом кучей тюля, лепестков и финтифлюшек. Какой контраст с моим чтением! Дневники Натаниэля устилали кровать, которой предназначалось стать моим брачным ложем, такие же мрачные и разбросанные, как мои мысли. Я посмотрела на кучу записей и поморщилась. Я нечаянно запачкала чернилами свадебное платье. Еще одна потеря в счет этого дня.
Я покачала головой. Смерть вторгается даже в самые сокровенные сферы моей жизни.
Если она неспроста намерена сопровождать меня в самые темные часы, то я могу ее только приветствовать. Я пролистала вступление, читая, но не усваивая информацию. Я была так уверена, что Томас меня навестит, но проходили часы, а его всё не было. И я мрачно думала о том, что его беззаветная любовь оказалась еще одной моей фантазией.
Когда в дверь наконец постучали, я выпрямилась на кровати, вцепившись в простыни. Дверь приоткрылась. Он задержался на пороге, прислонившись к дверному косяку, как будто колдовское заклинание не пускало его дальше. Выражение его лица было настороженным.
Рассмотрев меня, он не стал встречаться со мной взглядом. Как это отличалось от его поведения утром, когда он откровенно смотрел мне в глаза, а наши тела сливались в одно. В моей голове роились тысячи образов – его руки в моих волосах, его губы на моей шее, мои пальцы на его спине, наши бедра прижаты друг к другу. Все это было так прекрасно, а теперь…
Я стиснула зубы, чтобы не расплакаться перед ним. Прежние страхи снова кружили, как стервятники, клюя кости моей печали. Моя репутация, мое будущее. Имеет ли это значение? Я не хотела думать о браке с кем-то другим. Пусть весь мир говорит о моей безнравственности; о ней уже и так говорят. У меня задрожали губы, обрывая привязь, удерживавшую Томаса на месте.
