Это не может быть наяву. Я ущипнула себя за руку и поморщилась от боли. Это все мне не почудилось. У меня подкосились колени, и я сползла по дверному косяку. Прежние страхи нахлынули с новой силой.
Томас ушел с дядей. Он в безопасности. Дядя в безопасности. Сэра Исаака мы оставили в доме бабушки в Нью-Йорке, так что он в безопасности. Это не кровь моих близких. Я мысленно повторяла это, пока пульс не успокоился. Я заставила себя снова взглянуть на красную лужицу. Она походила на кровь. Но… Утром я оставила почти нетронутую чашку чая каркаде, и теперь ковер намок в том месте, где она пролилась.
Слегка приободрившись, я закрыла глаза, заставляя себя думать, как ученый, кем я и являлась. Осматривая комнату снова, я делала это так, словно помещение было изуродованным трупом. До жути точное сравнение. Вспоротая кушетка зияла, как рана.
Разрезы были ровными и аккуратными, будто поработал человек, известный как Джек-потрошитель. Ватная набивка выпотрошена и свисала с каркаса. Кто-то разгромил мою комнату в поисках Бог знает чего.
Поначалу я находилась в таком потрясении, что не заметила запаха горелой кожи и не поняла, что легкие серовато-белые частички, танцующие под порывами ветра, – не снег, а пепел. По мере того, как я уясняла эти подробности, мое тело застывало от страха.
– Нет!
Хромая, я бросилась к камину и упала на здоровое колено, почти не ощутив боли, пронзившей бедро.
– Нет, нет, нет!
Я сунула руки в огонь и с криком отдернула их. На лестнице и в коридоре раздались шаги.
– Уодсворт? – позвал Томас.
– Сюда!
Я собралась с духом, чтобы еще раз попытаться спасти улики, и опять полезла в камин, обжигая пальцы и шипя от боли.
Томас схватил меня и оттащил от огня.
– Ты с ума сошла?
– Все кончено. – Я уткнулась лицом в его грудь и дала волю слезам, промочившим его рубашку. – Они сгорели. Все.
Он покачивал меня, гладя по спине. Когда я прекратила рыдать, он спросил:
– Что сгорело?
– Дневники Натаниэля, – ответила я, чувствуя, что эмоции опять берут надо мной верх. – Их все сожгли.
* * *
Я не помнила, как очутилась на краешке кровати Томаса, закутанная в одеяло, с кружкой горячего шоколада в перебинтованных руках. И не могла сосредоточиться на приглушенном разговоре в другом конце комнаты. Воображение терзало меня образами горящей бумаги. Пепла и уничтожения. Ни один дневник не уцелел. Кто-то обыскал мою комнату и сжег единственные улики против Джека-потрошителя. Злоумышленник предал огню то, что осталось от моего брата. Как бы я ни осуждала поступки Натаниэля, сейчас я словно потеряла его еще раз.
– …нужно сообщить полиции, – раздался голос Томаса, как будто из моих ужасных видений. – Они должны составить протокол.
Я ждала дядин ответ, не отвлекаясь от чашки в руках. Мне не нужно видеть его лицо, я и так знаю, что он крутит усы.
– Боюсь, это не принесет нам ничего хорошего. Что мы им скажем? Что у нас были новые улики касательно Джека-потрошителя? И вместо того, чтобы передать полиции, мы держали их в спальне молодой леди?
При этих словах я переключила внимание на дядю.
– Нам никто не поверит.
– Кому-то придется поверить, – возразил Томас.
– Главный инспектор, с которым вы говорили, сильно заинтересовался этим делом? – задал вопрос дядя. – А инспектор Бирнс в Нью-Йорке? Как тебе показалось, он похож на человека, который поверил на слово в наши утверждения о том, что в городе орудует Джек-потрошитель?
– То есть мы оставим все просто так? – в смятении спросил Томас. – Мир должен знать все о Джеке-потрошителе.
– Я не спорю, Томас. Ты можешь поступать как считаешь нужным, но прошу тебя не упоминать моего имени в этой шумихе. – Дядя покачал головой. – И не говори, что я тебя не предупреждал, когда тебя захотят упрятать в сумасшедший дом.
– Что за ерунда, – сказал Томас, но его голос звучал неуверенно.
Во время расследования дел первого Потрошителя дядю сажали в сумасшедший дом. Я содрогнулась, вспомнив, как шла по пустынным коридорам Бедлама. Дядю заперли и накачали лекарствами, как животное.
Я поставила кружку, морщась от боли в обожженных пальцах, и подумала о нью-йоркском Френчи номер один. О том, как полиция состряпала доказательства, чтобы посадить его. Полиция была больше заинтересована в том, чтобы предотвратить массовую истерию, чем в поимке настоящего убийцы. Найти человека, с такой жестокостью убившего мисс Браун, не являлось их главной задачей. Я вспомнила, что Белый город много значит не только для Чикаго, но и для всей Америки. Он был воплощением мечты, из воображения шагнувшей в реальность. Я не сомневалась, что дядя прав: главный инспектор Хаббард без колебаний отправит Томаса в сумасшедший дом на том основании, что он помешался и несет бред.
– Он побеждает, – сказала я, глядя на них обоих. – Мы даже не знаем, кто он, а он похитил у нас единственную возможность решить загадку.
Я размотала конец бинта и завязала обратно.
– Томас, дядя прав. Мы не можем сообщить полиции, что у нас были дневники с подробностями убийств Потрошителя. Они либо решат, что мы их подделали, либо сочтут нас ненормальными. Мы ничего не добьемся без доказательств наших заявлений. Домыслы никого не интересуют, они захотят факты.
– Тогда я сам напишу в новом дневнике. – Томас упрямо встретил мой взгляд. – Я помню достаточно из того, что в них говорилось. Когда мы поймаем преступника, его слово будет против наших. Кто увидит разницу?
– Ты. И я. – Я жестом поманила его к себе. – Мы не можем в погоне за правосудием отречься от самих себя. Если мы подделаем дневники, то окажемся не лучше полиции, которая так же поступила с Френчи номер один. Нужно искать другие способы разоблачить убийцу.
Поникший Томас сел рядом со мной.
– В том-то и вопрос. Без тех крупиц доказательств у нас нет ничего, что связывает этого убийцу с лондонскими преступлениями.
– Мы можем убедить его сознаться, – сказала я, сама себе не веря. Томас с дядей даже не потрудились указать на маловероятность этого. В моем сердце затеплилась надежда. – Кое-что он не разрушил – возможно, самое важное.
– Что же? Я уверен, что он уничтожил все, что осталось от нашего достоинства, Уодсворт.
Я слегка улыбнулась.
– Он не сломил наш дух. Смотри, мы говорим: «когда его поймаем». Мы не должны терять надежды.
Дядя пошел к двери. Его лицо выражало что угодно, но только не надежду.
– Поймаем мы его или нет, сможем ли мы связать эти американские преступления с английскими, но факт остается фактом: он нас нашел.
Он подождал, давая нам время уяснить сказанное. Томас повернулся к нему, широко раскрыв глаза. Я была так поглощена страшным открытием, что не успела сообразить и испугаться: преступник был в моей комнате и потрошил мои вещи, словно очередную жертву. От леденящего страха по шее поползли мурашки. Джек-потрошитель выслеживал нас.
