Отсутствие подсудимого на его собственном судебном процессе действует довольно странным образом. С одной стороны, это немного облегчает работу адвоката защиты. В отличие от магистратского суда, на котором ты пытаешься убедить магистратов в намерении твоего подзащитного соблюдать условия освобождения под поручительство под его вопли со скамьи подсудимых («Чувак, скажи им, что я даже браслет надену. Да я, мать его, что угодно сделаю!»), здесь никто тебя отвлекать от работы не станет. Судья вынужден мысленно воображать себе всю непривлекательность твоего клиента, лишенный наглядных доказательств в виде тупицы, выкрикивающего из другого конца зала суда расистские эпитеты.
Вместе с тем это также приводит к тому, что обвиняемый оказывается отгорожен от реалий вероятного поверхностного рассмотрения его ходатайства. Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что ходатайства об освобождении под поручительство имеют в списке рассматриваемых судом дел наименьшую важность: вплоть до полудюжины подобных слушаний втискиваются в уже расписанный на день график, чтобы быть поспешно разобранными до действительно важных дел. Хотя на их подготовку порой и уходят многие часы, сами слушания, как правило, проходят быстро – не более нескольких минут каждое. Это зачастую обосновано неоспоримыми аргументами, но временами и проигрышем дела из-за стреляющего от бедра воинственно настроенного судьи или адвоката. Гонорар за такие слушания небольшой (46,50 фунта плюс НДС для обвинителей, немногим больше для адвокатов защиты), так что барристер вынужден брать несколько таких ходатайств – ну или других типов дел, – чтобы день получился прибыльным, что еще больше уменьшает значимость каждого отдельного ходатайства.
И все это вносит свой вклад в ощущение отдаленности, нереальности, из-за которого, как мне порой кажется, можно запросто позабыть всю важность того, с чем мы имеем дело. Я повинен в этом. Другие, согласно моему опыту, тоже. Зачастую, особенно при выступлении на стороне обвинения, нам говорят, чтобы мы приходили на слушание в одиночку, и больше мы никогда с делом не сталкиваемся. Подсудимый для нас – лишь мимолетная фамилия, которая навсегда останется безликой. Наши аргументы, наши прошения в его пользу или против него формулируются в виде юридических шаблонов.
В то время как в уютных, обитых дубом залах суда обвинение твердит про свои «серьезные опасения», а защита предлагает «строгие условия освобождения под поручительство», в стенах разваливающейся викторианской тюрьмы обсуждаемый субъект отчаянно ждет, когда тюремный надзиратель сообщит ему о получении судьбоносного факса из Королевского суда. Его участь определяется применением абстрактных понятий при научном анализе «конкурирующих интересов» незнакомцами в черных одеяниях, уткнувшихся носами в свои массивные книги или же в экраны своих планшетов.
Легко понять, как может зарождаться чувство отчужденности и досады. Что и случилось с Рио. К тому времени как мы с Аланом проехали через тюремные ворота в его «винтажном» Vauxhall Vectra, Рио находился под стражей вот уже пять месяцев и должен был пробыть там еще месяц или около того до начала слушаний по его делу. Основания для отказа в освобождении под залог у суда были, на мой еще едва опытный взгляд, достаточно обоснованными. Прошлое Рио вызывало немало беспокойств. Бытовое насилие было его коньком. Он не только был осужден за насилие над своими предыдущими партнерами, но еще каждый раз нарушал установленные судебные запреты на приближение. Кроме того, по трем другим уголовным делам он трижды нарушал условия освобождения под поручительство, не являясь в назначенную дату в суд. Учитывая подобную биографию, а также двузначный срок, который грозил Рио, суду не составило труда найти достаточные основания для предположения, что в случае освобождения под залог Рио либо окажет влияние на свидетелей – а именно найдет Лори и надавит на нее, – либо же снова не явится на слушания в суд.
Отсутствие подсудимого на его собственном судебном процессе облегчает работу адвоката защиты.
Что же касается последних обвинений, то они были чистой ложью, о чем я узнал из письменных инструкций Рио, лежащих в дипломате Алана. Он никогда не принуждал Лори к сексу. Он ни за что не стал бы этого делать. Ему попросту не было в этом нужды: все желаемое он без проблем получал от многочисленных местных любовниц (при встрече с Рио отсутствие у него зубов и его внушительные, не дающие уместиться на одном сиденье объемы бросили тень сомнения на эту часть его заявлений, однако, полагаю, сердцу не прикажешь). На самом деле именно одна из этих любовниц, а именно ее присутствие в кровати Рио в момент, когда Лори вернулась домой пораньше, и привели к потоку лживых обвинений со стороны коварной потерпевшей, прекрасно понимающей, что постыдное прошлое Рио значительно усилит правдоподобность ее обвинений.
Пока нас проводили через многочисленные пункты охраны – проверку паспортов, считывание отпечатков пальцев, осмотр верхней одежды и телесный досмотр, – минуя несколько огромных, обитых сталью дверей, ведущих в комнату для свиданий, я готовился, что Рио будет до тошноты и в мельчайших деталях, как и на бумаге, все отрицать. В конце концов, думал я, именно так бы на его месте поступил я, встречаясь с новым барристером.
Оказалось, однако, что вовсе не об этом Рио был настроен вести беседу. Вместо этого он хотел использовать выделенные три четверти часа, чтобы поговорить о своей жизни на воле, временами срываясь на крик и выразительно стуча рукой по прикрученному к полу столу. А также о том, как несправедливо было его изолировать за то, чего он «на этот раз» не совершал. Он хотел рассказать Алану о своей новой девушке по имени Джейд, которая, не считая трех месяцев отношений с Рио втайне от Лори, указала ему истинный путь. Из-за ее строгого запрета на наличие наркотиков в одном доме с тремя ее детьми, Рио завязал с колумбийским порошком и стал значительно меньше выпивать, а также с удивлением для себя обнаружил, что привычная для него внезапная тяга к насилию при малейшей провокации стала угасать. Кроме того, за все время с ней он ничего себе не присвоил (не украл). Самым же главным было то, что она поддержала его, когда он столкнулся с лживыми обвинениями, так как знала, что, как бы ни грешил в прошлом, он бы не стал делать того, о чем заявляла Лори. Она верила в него.
Он переживал, что визиты Джейд, первые три месяца навещавшей его еженедельно, в последнее время стали нерегулярными. Когда же она приходила, то казалась ему отстраненной. Он стал чересчур подозрительным, а она уклонялась от его навязчивых расспросов, еще больше усиливая его паранойю. Он был в ужасе от мысли о том, что она теряла терпение; теряла веру в него. А еще он по ней скучал. Он скучал по своему трехлетнему сыну, которого не видел на протяжении месяцев, «ведь он был под опекой этой лживой суки Лори – одному богу известно, что она ему про меня наговорила». Он хотел поговорить о своей работе, заключавшейся в доставке строительных материалов для компании его приятеля. Не бог весть что, но это была работа. Работа, которую большую часть года он был не в состоянии выполнять. Работа, которая наверняка досталась кому-то другому.
Пока Рио изливал нам душу, а мы с Аланом и его солиситором Денис слушали, кивали, хмыкали и ахали в нужных местах, я все поражался тому – и продолжаю поражаться и по сей день каждый раз, когда вспоминаю Рио и его искреннее гневное возмущение, – насколько все-таки недооцененными могут быть последствия лишения свободы при заключении под стражу. Все, чем ты успел обзавестись за всю свою жизнь – твои отношения, твоя семья, твоя работа, твой доход, твой дом, – внезапно, без какого-либо предупреждения, отнимается у тебя и ставится на высокую полку вне зоны твоей досягаемости. Времени привести свои дела в порядок, как правило, нет. Будь ты выпущен под поручительство до осуждения, у тебя был бы хотя бы шанс подготовиться к грядущему тюремному сроку. Заключение же под стражу начинается в момент ареста, когда полиция внезапно объявляется в обычный беззаботный пятничный вечер, застав тебя за развешиванием постиранной одежды либо встречая тебя, возвращающегося домой после двух отработанных смен. Начиная с этого момента твоя свобода становится собственностью государства. Тебя могут задержать в полицейском участке на ночь, проводить на слушание из камеры, после чего официально заключить под стражу до суда. Могут пройти месяцы, если не годы, прежде чем ты сможешь вернуться к нормальному существованию.
