И хотя принцип бритвы Хэнлона гласит, что нельзя списывать на злой умысел то, что может быть объяснено банальной халатностью, британская история наглядно демонстрирует, что недобросовестность со стороны государственных органов обвинения – это не просто фантазии людей с активной гражданской позицией.
И действительно, Уоррену Блэквеллу был предоставлен второй шанс на апелляцию только благодаря комиссии по пересмотру уголовных дел, учрежденной в 1995 году после череды, пожалуй, самых знаменитых ошибок нашей судебной системы – ряда обвинительных приговоров 1970-х годов по обвинениям в причастности к серии терактов, приписываемых Временной Ирландской республиканской армии
[16].
Бирмингемская шестерка
[17], Гилфордская четверка
[18], Магуайрская семерка
[19] – все эти коллективные названия вошли в книги по истории в качестве памятников прокурорскому произволу. Ряд должностных преступлений, включая выбитые признания, не представленные защите материалы и потенциально ненадежные показания экспертов, вскрылись лишь через десятки лет после того, как невиновные мужчины и женщины были отправлены в тюрьму за различные преступления, среди которых были и убийства.
Ряд должностных преступлений, включая выбитые признания, не представленные защите материалы и потенциально ненадежные показания экспертов, вскрылись лишь через десятки лет после того, как невиновные мужчины и женщины были отправлены в тюрьму.
Я испытываю глубочайшее уважение к полицейским и каждый день наблюдаю за тем, как они рискуют своими жизнями, защищая общественность и выполняя свой долг перед ней с невероятной преданностью, которую многие из нас воспринимают как должное. Эффективное уголовное преследование преступников было бы попросту невозможным, если бы не упорный труд и знание своего дела офицеров полиции, которые – я без колебаний скажу – редко когда удостаиваются общественного признания или благодарности, на самом деле заслуженных.
Но они не все такие уж совершенные. Некоторые из них очень далеки от совершенства. Некоторые из них врут, обманывают, лицемерят и нарушают правила ничуть не меньше людей по другую сторону закона, на которых они ведут охоту. Зачастую ложь – или недоразумения, а полицейские наверняка хотели бы, чтобы окружающие из милости, в которой они подозреваемым всячески отказывают, их ошибки видели недоразумениями, – может показаться незначительной. Однако это не умаляет степени их вины.
В суде проигрывается запись с камеры видеонаблюдения, на которой стоящий перед присяжными полицейский в своей изящной униформе выходит из себя в КПЗ и без какой-либо причины бьет головой об стену подозреваемого. Или же выясняется, что протокол обыска, судя по которому наркотики были якобы найдены в комнате подозреваемого, на самом деле были обнаружены в общем коридоре, что уже в большей степени указывало на его вину. Можно увидеть несколько разных версий свидетельских показаний полицейского, позволяющих отследить последовательные корректировки, которые были сделаны в дни после происшествия, чтобы гарантировать совпадение версий всех полицейских, прежде чем окончательная версия будет предоставлена защите. Солиситор может по воле случая узнать о способном помочь защите свидетеле, о существовании которого констебль, на месте преступления с ним разговаривавший, решил вероломно умолчать.
Конечно, подобное не случается в каждом деле. Однако случается. И, как правило, потому, что полиция не сомневается, что взяла нужного человека. Как и в кино, когда расследование завершено, а виновного опознали и арестовали, все самое сложное позади. Доказать его вину в суде – это лишь бюрократическая проволочка. Раздражающая формальность. Если ради достижения справедливого результата придется обойти пару правил, то так тому и быть. Как в деле Мэри, о котором шла речь в начале главы. Полицейский не сомневался, что она это сделала. Так что не видел в своих действиях ничего предосудительного.
Подобные дела демонстрируют, насколько ошибочно полагать, будто государство способно к нейтральному «поиску» истины, вместо того чтобы исходить из какой-то собственной теории, под которую потом задним числом и подгонять все факты. Подобную критику в адрес следственной системы судопроизводства зачастую можно услышать от работающих в ней людей: несмотря на свое противоречивое звание «нейтральных» обвинителей, прокуроры и полицейские могут пойти на поводу у своих естественных наклонностей, занять против подозреваемого предвзятую позицию и состряпать против него дело.
Проблема, впрочем, гораздо глубже недобросовестности отдельных следователей: следственная система судопроизводства, будучи государственным аппаратом, изначально чрезмерно подвержена политическому влиянию. Речь идет не о каком-то глобальном заговоре, а о скрытом давлении, которое государство оказывает на отправление уголовного правосудия. Министерство во всей красе показало себя в своих попытках экономить, не вызывая общественный резонанс – почему-то оно упорно считает, что если скосить пару углов там и там, то никто ничего не заметит. Не нужно мастерить шапочку из фольги, чтобы понять, что политики один за другим устраняют защитные механизмы системы, увеличивая уровень ошибочных приговоров, чтобы произвести сиюминутное впечатление, будто они «не дают преступности проходу», – зачастую в качестве ответа на обвинительные кампании в СМИ в попытках увеличить уровень обвинительных приговоров по каким-то конкретным преступлениям.
Подверженность беспристрастных государственных следователей политическому влиянию была наглядно продемонстрирована в последние годы ужасным отношением властей к потерпевшим и обвиняемым по делам, связанным с сексуальной эксплуатацией детей.
Настолько ужасающе повсеместными стали сообщения о том, как беспомощные дети становились жертвами зверских мужчин – причем о многих из которых власти знали, однако в свое время ничего не стали с этим делать, – что однословные названия апелляций по этим делам для широких масс стали нарицательными. Ютри. Сэвил. Рочдейл. Ротерем. Эйлсбери. Оксфорд. Бристоль. Ньюкасл (речь идет о повальном пересмотре старых дел по сексуальному насилию детей или рассмотрении жалоб на насилие в прошлом, данные названия связаны с местностью, где имели место произошедшие события – в основном это английские города, за исключением «Сэвил» – это имя знаменитого диджея, о котором говорится ниже). Во всех этих случаях подозреваемые мужчины злоупотребляли своей властью – будь то единичные случаи со звездами или же систематическое организованное совращение малолетних закоренелыми извращенцами – и им удавалось избегать правосудия годами, в том числе из-за отношения государственных органов, которые не просто плохо старались, а вообще сидели сложа руки, опасаясь каких-то ответных мер.
