«Вы, – было сказано Джеймсу, – невиновны, но в недостаточной степени».
* * *
История Джеймса, в отличие от всех остальных дел в предыдущих главах, является выдуманной. Но она могла иметь место. На месте Джеймса могли оказаться ваши родители, бабушка с дедушкой, брат с сестрой, ваш супруг, ваш лучший друг, ваш ребенок. На его месте могли оказаться вы. Каждое звено в этой цепочке несправедливостей нашей судебной системы каждый день на наших глазах затрагивало жизни обычных людей.
Каждая ошибка по отдельности, может, и не помешает справедливому результату, однако когда этого не происходит либо несколько оплошностей усугубляют друг друга и случается судебная ошибка, нанесенный урон исчисляется человеческими жизнями. Этому риску подвержены все участники полумиллиона уголовных дел, рассматриваемых ежегодно, а также близкие этих участников и их близкие, которых всех в той или иной степени это затрагивает. Каждый из нас зависит от правильной работы системы. Каждый из нас может пасть жертвой ее ошибок.
Урон, нанесенный судебными ошибками исчисляется человеческими жизнями.
Причем все из этих дефектов системы были включены в нее осознанно. Каждый из них был либо специально разработан, – как, например, «налог на невиновность» или строгие ограничительные критерии выплаты компенсаций за судебные ошибки, – либо же стал результатом популистской политики «дать отпор преступности», а то и вовсе извращенной экономии, когда политики убеждают свой электорат, что скидка в один пенни на пинту лагера является лучшим вложением, чем работающая система правосудия.
Эта книга представляет лишь малую часть всей картины. В уголовном правосудии куда больше проблем. Здесь не нашлось места, чтобы затронуть скандальную ситуацию с судом по делам несовершеннолетних, считающимся лишь придатком суда для взрослых и соответствующим образом финансируемым, где травмированных детей, обвиненных в самых серьезных преступлениях, связанных с насилием, в том числе и сексуальным, судят магистраты, потому что так дешевле, а обвиняют и защищают еще более дешевые, зачастую неопытные адвокаты, рассматривающие суд по делам несовершеннолетних как возможность потренироваться перед Высшей лигой (1).
Список на этом не заканчивается. Закрытые в 2014 году трасты местной службы пробации стали катастрофой, которую многие предсказывали. Наблюдение за преступниками, не представляющими серьезного риска, на свободе (тех, кому были в качестве наказания назначены общественные работы, соблюдение комендантского часа, обязательное прохождение лечения от наркотической зависимости и другие меры, не связанные с лишением свободы) было поручено частной компании, которой платили за результат, в то время как на попечении государственной организации (Национальной службы пробации) оставили лишь самых матерых уголовников. Тут же одна за одной последовали жалобы на ужасную работу частных компаний, которым вторили жалобы деморализованного персонала. Две трети освобожденных заключенных не получали полагавшейся им помощи с жильем, работой и деньгами (2). Про частные компании, взявшие на себя работу службы пробации в северном Лондоне, было сказано, что «они не справляются с большим объемом работы, нанимают неопытных сотрудников, чрезвычайно плохо осуществляют надзор и управление», тем самым подвергая общественность «риску причинения вреда» (3). Инспекторат служб пробации даже обнаружил, что некоторые компании настаивали на том, чтобы их персонал не предпринимал каких-либо мер в отношении нарушивших предписания суда преступников, так как за это компании наказывались финансово (4).
Эта книга обрисовывает лишь малую часть всей картины. В уголовном правосудии куда больше проблем.
Тем временем в Национальной службе пробации неопытный, недостаточно обученный персонал изо дня в день наблюдает за растущим числом выпущенных на свободу преступников, представляющих серьезный риск для общества. Один из работников сообщил, что если раньше он встречался с контролируемыми им преступниками еженедельно по часу, то теперь из-за необходимости выполнять плановые показатели вынужден видеться с ними не чаще раза в месяц и ограничиваться двадцатиминутной встречей (5). И этим организациям мы доверяем надзор и реабилитацию самых опасных людей среди нас. За двадцать гребаных минут в месяц.
Наконец, с моей стороны было бы упущением не сказать пару слов про бедственное положение моей собственной всеми нелюбимой породы. Уголовная адвокатура, какими бы ленивыми нас ни считала общественность и как бы это самонадеянно ни звучало, является невосстанавливаемым общественным ресурсом. Если убрать в сторону наши показные наряды и манеру общаться, то по своей сути независимые, работающие сами на себя опытные юридические консультанты и квалифицированные адвокаты, готовые в суде без страха и предпочтений представлять защиту или обвинение, являются национальным достоянием. Только вот все указывает на то, что осталось им не так долго. Судьи обратили внимание на снижение качества адвокатов по уголовным делам в последние годы, да и сама уголовная адвокатура является стареющей профессией: новых людей сюда приходит гораздо меньше, чем в былые времена (6). Снижение ставок за оказание субсидируемой государством юридической помощи, очевидно, является одной из причин, по которым многие выдающиеся выпускники решают заняться чем-то другим, и нет никаких сомнений, что, став членом конторы, из-за мизерной начальной зарплаты – где-то 12 000 без вычета налогов за первый год, – многие были вынуждены отказаться от этой работы в первые пять лет. Я этого навидался. Я понимаю, что это может показаться непривлекательным, однако факт в том, что те же самые факторы, которые выдавливают хороших юристов из мира субсидируемых государством уголовных дел, относятся и к сегодняшним, и завтрашним барристерам. Старое поколение, хорошенько нажившееся на щедрых гонорарах, имевших место до 1990-х годов, через один-другой десяток лет вымрет. Их места займут те выпускники юридических школ, которые будут достаточно обеспечены, чтобы не переживать из-за получаемых крох, тем самым еще более подкрепив сложившийся классовый стереотип про адвокатуру. Или те, кто не сможет пробиться в более прибыльные специальности. И я повторюсь: если вас ошибочно обвинят в совершении уголовного преступления, то вам понадобится хороший барристер защиты. Если вы станете жертвой преступления, то вам понадобится хороший барристер обвинения.
Ну и, конечно же, в ваших интересах, чтобы ваше дело рассматривал хороший судья. По мере ухудшения качества уголовных адвокатов и солиситоров человеческий фонд, выбор кандидатов на роль окружных судей Королевского суда, набираемых из их числа, становится все более скудным. То же касается кандидатов и в судьи Высокого суда, набираемых из окружных, кандидатов в Апелляционные лорды и, наконец, в судьи Верховного суда. Мы уже ощущаем предварительные толчки, наблюдая за пустующими вакансиями в Королевском и Высоком судах, которые некому занять из-за, как сказал председатель Комиссии по назначению в судебные органы, «серьезной нехватки кандидатов с достаточной квалификацией» (7). Снижение уровня компетентности не будет молниеносным. Его могут даже и не заметить. Однако последствия окажутся самыми что ни на есть ощутимыми. На мудрости самых старших в иерархии судей зиждется наша демократия. Их решения, принимаемые в Высоком суде, Апелляционном суде и Верховном суде, немедленно отражаются не только на жизнях заявителей или апеллянтов, предстающих перед ними, но и на судьбах подсудимых, потерпевших и общественности в миллионах уголовных дел, к которым применяется прецедентное право. Наша конституция наделяет судей обязанностями гарантов того, что действия государства будут соответствовать принимаемым в Парламенте законам, готовым в любой момент вмешаться, если государство переусердствует в посягательстве на свободу своих граждан. Снижение качества судей в конечном счете негативно отразится на нас всех.
