С точки зрения языка в стране появилось значительное разделение. Языком правящей элиты был нормандский французский, а их подданные, конечно же, по-прежнему говорили по-английски. Когда-то считалось, что для использования в официальных целях французский полностью заменил английский, но на самом деле английский широко применялся для административных записей наряду с латынью. Но использование лидерами страны одного из диалектов французского имело и другие последствия. Из-за разницы в произношении некоторых английских слов Сноттингем превратился в Ноттингем, Данхолм — в Дарем, Шиптон стал Скиптоном, а Ярроу — Джарроу.
К 1100 году число исконных названий в Винчестере сократилось с 70 до 40 %; возможно, какую-то роль в этом сыграло присутствие иностранных торговцев, привлеченных процветающей английской экономикой. Вильгельм даже попытался выучить английский, чтобы вершить правосудие, но язык оказался для него слишком трудным. На самом деле в течение веков юридический язык постоянно пополнялся словами, пришедшими из французского, среди которых contract (контракт), agreement (соглашение) и covenant (обязательство). Жаргон, который стал использоваться в судах, получил название «низкого французского». Слова master (хозяин) и servant (слуга) происходят от французских слов. Французскими являются и crime (преступление), treason (государственная измена) и felony (тяжкое преступление), а также money (деньги) и payment (выплата). Язык царедворцев был языком бизнеса и исполнения наказаний. Захватчики и местные жители также отличались и своим внешним видом: англичане носили длинные волосы, тогда как нормандские завоеватели коротко стриглись. Но в этом, как и во многом другом, английская традиция в конце концов взяла верх.
Именно поэтому, несмотря на происходящее, в течение XI века очень многое продолжало последовательно развиваться, не затронутое событиями на поверхности времени. Английские законы и система управления оставались неизменными. Вильгельм провозгласил, что к законам Эдуарда Исповедника следует относиться с уважением, хотя пересмотрел законы Кнуда. У нормандцев едва ли вообще были записанные законы. Им пришлось всему учиться у англичан.
Тэнов теперь называли рыцарями, но изначальный смысл их существования как хозяев земли и судей остался прежним. Имена менялись, но институты власти оставались прежними. Сохранились сотни, ширы, десятины. Остались и шерифы, хотя занимающие эти должности нормандцы могли быть чересчур требовательными к своим ширам. Суды графств действовали привычным образом. Сохранились различные привилегии и традиции больших и малых городов. Налоги, или «гельды», росли, как и раньше. Система военной службы по призыву была прежней. Чеканщики монет в королевстве остались теми же: нормандцы не имели в этом никаких навыков и опыта. Судебные документы и предписания составлялись в знакомой манере. Витенагемот, или парламент основных землевладельцев, сохранил свою древнюю форму. Куда ни взгляни, везде заметны признаки преемственности, которая является характерной чертой Англии. Основные структуры страны оставались неизменными. Вильгельм, без сомнения, был сильным королем, который насаждал в стране свою власть, но такими же правителями были Кнуд и Этельстан.
Многие достижения, которые обычно приписываются нормандцам, на самом деле являются развитием английских традиций. Много писалось о нормандском феодализме, при котором страна объединяется с военной целью, но большинство особенностей этой системы существовали в Англии еще до нашествия Вильгельма. Основным принципом феодализма был оммаж, когда вассал преклонял колени перед лордом, воздев руки и вложив их своему повелителю в ладони. Коленопреклонение со склоненной головой и воздетыми руками напоминало раскаяние во время молитвы. Вассал обещал стать «вашим человеком за земли, которые я принимаю от вас» и «хранить верность до конца жизни, быть последователем и почитать как своего владыку на земле больше других людей», помимо самого короля. Но в Англии земля всегда давалась в обмен на воинскую службу; клятва могла измениться, но социальные обязательства оставались прежними. Из английской поэзии VIII века мы знаем, что лорд и его люди всегда были неразделимы. Одно значительное изменение все же произошло. Ранее существовала традиция — унаследовать собственность после смерти владельца могли несколько родственников, к XII веку ее всю получал один наследник мужского пола. Все это работало на создание социальной структуры страны.
Основной частью этой структуры была английская церковь. Вильгельм провел ряд нормандских реформ, а также поставил во главе ее нормандских священников, чтобы держать религиозные общины страны в строгости и порядке. К 1087 году только трое из двадцати одного аббата были англичанами. Не все из новых аббатов симпатизировали своей английской пастве. Аббат Аббингтона отказался праздновать дни некоторых английских святых, сославшись на неотесанность англичан. В Гластонбери новый аббат использовал нормандских лучников из своей охраны, чтобы укротить своих монахов, протестовавших против новой литургии. Другие охотнее шли на соглашения. Аббат Селби помог построить первую каменную церковь для своей общины. Он одевался в рабочую одежду и таскал на своих плечах камни и известь для строительства; в конце недели он, как и другие рабочие, получал свою плату и раздавал ее беднякам.
Вильгельм также назначил итальянца Ланфранка архиепископом Кентерберийским. Резиденцией Ланфранка было нормандское аббатство Бек, и он уже хорошо был известен королю. Он был одним из тех образованных и благочестивых людей, какими были Ансельм и Бекет, пришедшие после него, и оказал глубокое и продолжительное влияние на английскую жизнь. Ланфранк сформулировал первые принципы канонического права, и Вильгельм уступил ему в вопросе о том, что все духовные дела должны решаться в церковных судах. Под руководством Ланфранка строились большие соборы. Также он добился успехов во внедрении монастырской дисциплины в жизнь зачастую непокорных английских монахов. В 1076 году он запретил английскому духовенству вступать в брак.
Папа благословил вторжение Вильгельма, но новый король не действовал в угоду понтифику. Он считал себя хозяином всего. Не было ли его звание также священным? При проведении выборов папы ни один победитель не признавался в Англии без разрешения короля. Ни одно папское послание не могло быть направлено королевским вассалам без ведома сюзерена. Ни один папский легат не мог въехать в страну без королевского одобрения. Именно король утверждал назначение епископов и аббатов. Трения между королем и папой или между королем и архиепископом продолжались веками, и результаты их нельзя было предсказать; перелом произошел только в эпоху Реформации.
Если и есть значительное напоминание о царствовании Вильгельма, то это документ, который первоначально был назван Королевской книгой, но получил бо́льшую известность как Книга Страшного суда, поскольку ее свидетельств нельзя было избежать, как и Судного дня. Книга представляла собой перепись ресурсов королевства, для Европы она была уникальной, но для Англии вовсе не являлась необычной, поскольку там и ранее составлялись различные списки, как региональные, так и относящиеся ко всей стране. Согласно «Англосаксонской хронике», Вильгельм произнес речь перед членами Королевского совета и послал чиновников в каждый шир, чтобы определить, «сколько земли и сколько какого скота имеет каждый землевладелец и сколько стоит его собственность». Появившаяся в результате этого распоряжения работа, написанная в одну и две колонки на латыни, не была бы настолько обширна и подробна, если бы для нее не использовались более ранние записи. Книга состоит из двух томов, в одном 475, а в другом 413 страниц, некоторые буквицы выполнены красными чернилами. Она описывает 13 000 поселений, подавляющее большинство которых стоит по сей день. Авторы «Хроники» утверждают, что не осталось «быка, коровы или свиньи, которые не были бы осмотрены и включены в запись». Подробность книги можно оценить по одному отрывку. Сообщалось, что в Окли в Бакингемшире «у Элфгиты, служанки, была половина хайда
[26], которую ей пожаловал шериф Годрик на то время, пока он остается шерифом, при условии, что Элфгита научит его дочь вышивать золотом. Теперь эта земля принадлежит Роберту Фиц-Уолтеру».
