Но этот маневр не сработал. 5 мая бароны отреклись от своей клятвы верности королю и под предводительством Роберта Фиц-Уолтера перешли к открытому противостоянию. Они осадили замок Нортгемптон, королевскую твердыню, и 17 мая заняли Лондон. Это было само по себе значительное достижение, и оно дало баронам явное военное преимущество. Выступивших против короля становилось все больше.
Иоанн решил прибегнуть к хорошо известной форме ведения переговоров. Он попросил Стефана Лэнгтона организовать перемирие, чтобы достичь хоть каких-то соглашений. Было понятно, что он не имеет намерений соблюдать какое-либо из этих соглашений. Король считал, что имеет все права верховного повелителя над восставшими подданными. В этом мнении его поддерживал папа. Как бы то ни было, бароны приняли предложение. Пусть это будет 15 июня, ответили они. Пусть это будет в долине Раннимед, находящейся на берегу Темзы со стороны Суррея, неподалеку от Виндзора; на середине реки есть маленький островок, где, как считается, и происходили переговоры. Тисовое дерево, посаженное там в 1215 году, стоит до сих пор.
Сохранились некоторые неофициальные заметки, которые, вероятно, делались во время предварительных переговоров; возможно, в них есть слова, которые король действительно произнес. Ранее было заявлено, что «король Иоанн соглашается, что не будет арестовывать человека без суда, ни предпринимать ничего без суда, ни вершить беззакония». Бароны желали качнуть баланс сил в свою сторону. Они хотели чувствовать себя в безопасности в своих замках и на своих землях, хотели быть неуязвимыми для короля и его людей. Также они желали освобождения от финансового гнета, наложенного Иоанном.
При посредничестве Стефана Лэнгтона состоялось несколько встреч противоборствующих сторон. В результате был создан предварительный документ, записанный клерком канцелярии и известный как Баронские статьи (Capitula que Barones petunt et dominus Rex concedit). Великая хартия вольностей (Magna Carta) выросла из этих Баронских статей. Ее называли великой не из-за ее важности, а из-за объема. Как бы то ни было, это была работа очень умных и опытных администраторов, которые практически в буквальном смысле встали на место короля, чтобы достичь соглашения и примирения. Также они искусно сумели убедить баронов пойти на условия, которые были гораздо шире их интересов. К 19 июня соглашение было достигнуто. Бароны расцеловали короля в знак примирения, и он даровал им хартию.
В следующие пять дней было сделано несколько копий, которые были разосланы по всему королевству; до нас дошли четыре из них. Одна из них, хранящаяся в Собрании рукописей Коттона в Британской библиотеке, состоит из 86 строк (с дополнениями), написанных на изготовленном из кожи пергаменте размером 36,8 сантиметра в ширину и 52 сантиметра в длину. Копия очень высохла, она была повреждена и пережила по крайней мере один пожар, оставивший на ней свои следы и превративший печати в бесформенную массу. Говорят, она была приобретена сэром Робертом Коттоном в начале XVII века за четыре пенса у портного, который собирался разрезать ее на свои нужды. После того как клерки закончили переписывать копии, хартия была прочитана шерифами в различных графствах по всей стране.
Но хартия не являлась новым сводом законов. Она даже не была изложением основных принципов законодательства. В сущности, это была попытка баронов вернуться к тому положению дел, которое существовало до установления господства анжуйских королей. Хартия не представляла собой какого-то «прогресса» или «развития» с точки зрения прав человека. Никто из участников встречи даже не знал, что означают эти слова. В какой-то мере хартия была реакционным документом. Вилланы и рабы — самая многочисленная часть населения страны — не упоминались нигде. Их несвобода не имела большого значения. Их «прогресс» в течение многих веков был медленным и неуверенным. Хартия относилась к liber homo, или свободным людям.
В ее 63 статьях затрагивалось множество отдельных вопросов. Должны были уважаться старые церковные свободы. Такие налоги, как скутагий и денежное пособие, не должны были взиматься без одобрения общего совета королевства; некоторые видят в этом зарождение принципа «не может быть налогов без представительства»
[32], но общий совет королевства состоял только из архиепископов, епископов, графов, баронов и главных арендаторов. «Простой народ» к управлению королевством не допускали.
Хартия также устанавливала, что ни один человек не может стать судьей или шерифом без соответствующего знания законов. Суды, действующие по нормам общего права, должны заседать в одном месте, а не кочевать по стране вслед за королем. Малым и большим городам королевства должны быть возвращены их древние свободы. Свободные люди должны свободно путешествовать. Лесное законодательство смягчалось: все леса, ставшие заповедными во время правления последнего короля, должны быть открыты. 39-я статья гласила: «Ни один свободный человек не будет арестован или заключен в тюрьму… иначе, как по законному приговору равных его [его пэров] и по закону страны»
[33]. 40-я статья заявляла: «Никому не будем продавать справедливость и правосудие, никому не будем отказывать в них или их затягивать». Три декларации Великой хартии вольностей все еще остаются в своде законов Англии.
Эдвард Кок, лорд — главный судья в начале XVII века, написал: «Как рафинер не отбрасывает в сторону золотую пыль или крупицы золота, из уважения к совершенству этого металла принимая даже мельчайшие его частицы, так и читатель не должен пропустить ни одного слога из этого закона из уважения к превосходству этого вопроса». Поскольку именно он представил сопротивляющемуся Карлу I Петицию о праве (Petition of Right), которая позднее выросла в Билль о правах (Bill of Rights) 1689 года, и поскольку его сочинения использовались при создании Американской конституции, мы можем принимать всерьез приписываемое Коку заявление о том, что «Великая хартия — это такой парень, которым никто не будет править».
Как бы то ни было, Кок написал эти слова через 400 лет после принятия Великой хартии вольностей. 39-я и 40-я статьи, может быть, наиболее актуальны и важны, но в то время они всего лишь часть неоднородного и бессистемного собрания принципов, взятых в равной пропорции из канонического и общего права и традиций. Не совсем ясно, знали ли договаривающиеся о том, что они делают. Они больше были озабочены исправлением явных ошибок, чем провозглашением очевидных прав. Они собирали все, что находили. Это не первый случай, когда великие события и доктрины берут свое начало из двусмысленных случайностей. В хартии не было единой доктрины. Она состояла из отдельных частей. Поэтому ее можно было приспособить под обстоятельства. Ее значение или значения могли быть истолкованы по-разному. Ее отдаленные последствия осознавались медленно и постепенно. Она три раза редактировалась, в нее вносились различные поправки, и только последняя версия 1225 года стала законом. Она принималась тридцать восемь раз различными королями, последним из которых был Генрих VI.
