Рост и развитие парламента были частью того же процесса. В Англии всегда были парламенты того или иного рода. Сама структура существовала до того, как осознала себя, таким образом обретя индивидуальность. Нельзя заглянуть в темноту доисторического периода, но мы можем с уверенностью сказать, что у вождей племен были свои советы мудрых или благородных людей. Саксонские захватчики принесли с собой идею витана, советника короля (буквально это слово означает «тот, кто знает»), или витенагемота (это слово не появляется в записях до 1035 года) — ассамблеи епископов и аристократов, которая собиралась один или два раза в год. Они консультировались с королем по поводу создания новых законов или введения новых налогов. У них была власть выбирать и даже смещать короля.
Нормандский совет, учрежденный после успешного завоевания Англии, был более мелким органом, состоящим примерно из тридцати пяти светских и духовных властителей. В 1095 году Вильгельм Руфус созвал более крупную ассамблею куда вошли все аббаты, епископы и principes, то есть главные люди страны. Этот созыв стал образцом для дальнейших правлений: когда нормандские или анжуйские короли пребывали во Франции или где-то еще, ассамблея магнатов училась, как действовать совместно, чтобы воплотить в жизнь свою волю. Они даже приобрели некое коллективное сознание. В царствование Генриха II аббат из Баттла заявил, что король не может менять законы страны без «совета и одобрения» баронов. Это все еще обсуждалось.
Впервые парламент созвал король Иоанн, который летом 1212 года потребовал, чтобы шериф каждого графства прибыл к нему с «шестью самыми верными и осмотрительными рыцарями, которые должны делать, что мы скажем». Рыцари присутствовали не для того, чтобы давать королю советы. Они должны были донести королевскую волю до своих районов. Как бы то ни было, положения Великой хартии вольностей, появившейся три года спустя, были разработаны для того, чтобы ограничить власть короля; в частности, в ней было закреплено, что монарх не может ввести дополнительное налогообложение без «общего совета» королевства. Под королевством в то время, разумеется, подразумевались только бароны и епископы.
В 1236 году Генрих III созвал парламент в Вестминстере. В тот раз впервые официально был использован такой термин, но на деле в ассамблее участвовали только владетельные магнаты и епископы. Представителей широв или городов не было. Но королю были нужны деньги из самых разных источников. Он больше не мог полагаться на налог, который платили бароны, или на подати, которые собирались с их арендаторов. Поэтому в 1254 году шерифам было приказано прислать от каждого графства по два рыцаря, которых выберет суд графства. Более низкое духовенство также было встречено на парламентской ассамблее с распростертыми объятиями.
Симон де Монфор после своей победы собирал по два представителя от каждого города. Рыцари и главы городов, таким образом, были представлены в парламенте в таком же количестве, как епископы и лорды. Мы наблюдаем рудиментарные зачатки палаты общин. В то время этого, кажется, никто не заметил и никак не прокомментировал такое изменение. В любом случае оно не было упражнением в демократии. Де Монфор ставил себе целью всего лишь иметь больше людей, которые поддержат его против лордов, противодействующих ему; большое собрание также должно было помочь скрыть вынужденное отсутствие его врагов. Поэтому он пригласил рыцарей и горожан.
Появление парламента вызвало неожиданные и непредвиденные последствия. Его возрастающее значение, например, увеличило роль, которую в управлении государством играли рыцари и богатые горожане. Рыцарь мог быть тем, кто владел одним или несколькими манорами (поместьями) и участвовал в управлении своей территорией, занимая такие посты, как шериф или лесничий. Он поступал на королевскую службу в своем шире — административную или судебную.
Рыцарей называли buzones, или «большие люди». Их было примерно 1100 или 1200 человек. Это были те люди, чьи изображения, воплощенные в дереве или камне, мы видим в старинных английских церквях. Они носят доспехи, а некоторые едва не волочат за собой меч; одни держат щиты, а у других руки сложены для молитвы. Ноги у них чаще всего скрещены, и были времена, когда предпочитали изображать рыцаря вместе с его женой. Это был период, когда были переписаны все гербы, а геральдика как наука расцвела во всей красе. В начале XIV века могилы рыцарей увековечивались медными скульптурами во весь рост.
Исключительность рыцарей привела к тому, что среди них появились различные ранги и классы. К середине XIV века возникли такие типы, как джентри, а также рыцари, эсквайры и джентльмены. Эсквайром был процветающий землевладелец, который по каким-то причинам отказался от статуса рыцаря. Джентльмены имели меньший доход, так называли главу семьи, имеющей землю. К 1400 году эта разница закрепилась в денежном выражении. Эсквайр имел годовой доход от 20 до 40 фунтов стерлингов, а джентльмен — от 10 до 20. Рыцари и эсквайры могли служить шерифами или мировыми судьями, а джентльменам оставались посты поскромнее — помощников шерифов и коронеров. Джентльмены часто были приходскими джентри, тогда как рыцари всегда были джентри графств. Интересно, что такая социальная структура с некоторыми модификациями сохранялась до второй половины XIX века. Она скрепляла страну более 500 лет.
Куда бы мы ни взглянули в XIII веке, везде обнаружим свидетельства более четкой иерархии и контроля. В английских городах олигархия из богатых купцов была строго организована в согласии с королевским бюрократическим аппаратом; мастеровые и купцы были объединены в гильдии и торговые ассоциации. Бюрократический аппарат королевского двора становился более сложным и упорядоченным, чем когда-либо ранее. Историки административного управления отмечают огромное количество документов, появившихся в царствование Генриха III. Даже крестоносцы, отправлявшиеся в Святую землю из Англии, подписывали контракты о том, что обязуются соблюдать определенные условия. Любое право и любой вердикт оформлялись в письменном виде. Королевский бейлиф
[35], приходя к мелкому фермеру для сбора налогов, говорил: «Твои долги записаны в моем предписании». Возможно, есть какой-то парадокс в том, что в царствование слабого и нерешительного короля аппарат короны был таким эффективным и приспособляемым к новым условиям как никогда. Но чем еще мы можем объяснить то, что, несмотря на все катастрофы за время его правления, Генрих III оставался королем такой долгий срок? Постепенно нация укреплялась и прочно вставала на ноги, несмотря на все бури, проносящиеся над нею.
Одна из таких бурь разразилась в конце мая 1265 года. Лорд Эдуард, все еще находящийся в заключении, получил разрешение поехать на конную прогулку — в конце концов он был принцем королевской крови. Но в это весеннее утро он пробовал одну лошадь за другой, уезжая все дальше и дальше; потом он выбрал среди них особого скакуна и по сигналу скачущего вдалеке дворянина пустил его галопом. Вскоре принц был в безопасности в замке Ладлоу. Эдуард оказался на свободе. Он мог поднять знамя своего отца против де Монфора и других бунтовщиков.
