Битва при Креси стала выдающейся победой, после которой Эдуард тут же воспользовался открывшейся возможностью: он отправился на север и девять дней спустя стоял у стен Кале. Этот город мог бы стать отличным плацдармом для дальнейшего вторжения на французскую территорию; также это был удобный порт для рейдов против французских пиратов. Жители Кале выдержали почти год голода. Командир французского гарнизона писал Филиппу VI: «В городе нет больше никакой еды, нам остается только есть человеческую плоть… Это последнее письмо, которое Вы получите от меня, поскольку город будет потерян, и все мы вместе с ним». Письмо было перехвачено до того, как попало к французскому королю, и было доставлено Эдуарду; он прочел его, приложил свою личную печать и отправил адресату.
На одиннадцатый месяц осады женщины, дети и старики были высланы за ворота города как «бесполезные рты». Англичане не пропустили этих изгнанников через расположение своих войск и преследовали до рва вокруг города, где те умерли от жажды. Таким образом город принудили к сдаче. История о шести главах Кале, которые вышли с веревками на шеях и получили помилование от милосердного короля, вполне может быть правдой. По крайней мере, она относится к тому типу политического театра, в котором Эдуард достиг невероятных успехов.
Он покорил и еще одного старого врага. В год битвы при Креси Давид Брюс, или король Шотландии Давид II, начал вторжение в Англию; он получил в наследство «древний союз» с Францией и надеялся, что отсутствие Эдуарда деморализует английскую армию. Но в битве при Невиллс-Кроссе неподалеку от Дарема шотландские силы были побеждены, а сам Давид Брюс препровожден в лондонский Тауэр, где оставался в течение одиннадцати лет. Шотландское Черное распятие — частица креста Христова, заключенная в черный футляр, — было с триумфом доставлено в собор Дарема. Таким образом, Эдуард III стал победителем на всех фронтах. Рыцари и лорды смотрели на него с восторгом. Он стал их идеальным монархом.
Означало ли это так много для простого английского народа? В этом можно сомневаться. Война с Францией представляла собой ссору между двумя монархами, которые были членами одной семьи и родным языком которых был французский. Какое отношение имеют дела принцев к жизни в Англии? У людей в любом случае были более серьезные проблемы, о которых стоило беспокоиться: в 1348 году вся мощь болезни и смерти соединилась в такой эпидемии, какой еще не бывало.
Это время называли «чумным». Сама болезнь называлась «чумой» или Черной смертью. Тем не менее, возможно, она не являлась бубонной чумой; в разных источниках болезнь описывалась как сибирская язва, грипп или какая-то форма геморрагической лихорадки. Может быть, эта инфекция более не существует. Вопреки популярным заблуждениям, не похоже, чтобы ее переносили крысы.
Болезнь пришла из Центральной Азии в начале 1330-х годов и распространилась по всему известному миру по торговым путям. К 1347 году она добралась до Италии и летом следующего года коснулась Бристоля и других портовых городов. К осени 1348 года болезнь достигла Лондона, а затем двинулась на север. Первым ее признаком были бубоны — язвы, взбухающие в паху или под мышкой; современник писал, что такой бубон имел «форму яблока или головки лука… он полыхал, как тлеющие угли, а цветом напоминал пепел». В некоторых случаях тело человека покрывалось абсцессами, наполненными гноем. Все это сопровождалось болью в конечностях, рвотой и диареей; зараженные обычно умирали в течение трех дней.
Их хоронили в общих могилах, складывая бок о бок в длинные траншеи; родители несли своих мертвых детей на плечах. Все еще существует старинное поверье, что уголки некоторых кладбищ нельзя тревожить из страха «выпустить на волю чуму». И в этом поверье есть некое здравое зерно: споры сибирской язвы могут сохраняться сотни лет. Кладбища Лондона вскоре переполнились, тогда власти приобрели на границе со Смитфилдом 5,2 гектара земли, чтобы превратить их в огромную общую могилу. Умерло от одной трети до половины населения. Никогда ранее и никогда после этого смертность не достигала таких размеров. По самым оптимистичным оценкам, население примерно в шесть миллионов человек сократилось до трех-четырех. На этом уровне оно оставалось до начала XVI века.
Похоже на то, что до начала чумы страна была перенаселена; возможно даже, что плохое питание увеличило количество смертельных исходов. Таким образом, если применить нечто вроде мальтузианских расчетов
[42], чума высвободила энергию пережившего ее населения и повысила доступность ресурсов. Но в то время на это ничто не указывало. Согласно хронисту этого периода Генри Найтону, «из-за недостатка людей множество зданий, больших и малых, лежало в руинах в каждом городе, боро и деревне; подобным же образом многие селения и деревушки были опустошены, в них не осталось ни одного дома, а все жители умерли; возможно, многие из этих деревень никогда не будут населены вновь». Невозможно было найти мужчин для обработки земли, поэтому женщины и дети должны были идти за плугом. В школьном учебнике следующего поколения приводится предложение для разбора: «Вчера крыша старого дома едва не упала на меня». Разрушенные здания были знакомой частью любого пейзажа.
Монах-францисканец Джон Клин оставил описание этого периода. «Дабы те вещи, которые стоит помнить, не исчезли со временем, — писал он, — и не изгладились из памяти тех, кто придет после нас, я, видевший так много зла и весь мир, которым, как было тогда, овладел нечистый, и сам ждущий смерти среди мертвых [inter mortuos mortem expectans], который все слышал и испытал, записал все эти вещи. Дабы написанное пережило своего автора и работа не исчезла вместе с тем, кто ее выполнил, я оставил пергамент для продолжения работы, если какой-нибудь человек выживет и кто-нибудь из Адамова рода избежит чумы».
Некоторое время спустя Джон добавил два слова — magna karistia, или «великая смерть». Далее другой рукой приписано: «Кажется, автор умер».
Чуму все считали Божьей карой, наказанием грешникам за их гордыню и самонадеянность, тщеславие и неверие. Она представляла собой такое великое зло, что, как писал Уильям Ленгленд в «Видении о Петре-пахаре», «молитвы не имели силы, чтобы предотвратить эту чуму». Ленгленд также заявлял, что юго-западный ветер, дующий по вечерам, был зловещим знаком. Это было дыхание самого дьявола. Говорили, что у всех, родившихся после чумы, было на два зуба меньше, чем у тех, кто родился до нее. В 1361 году чумное время вернулось. Его называли «детской смертью». Третья эпидемия разразилась в 1369 году, а четвертая — в 1374-м. В то время заметили, что богатых людей болезнь поражает не так сильно, как остальное население: они не находились в таком близком и тесном контакте с больными.
Несмотря на эти жесточайшие удары, английское общество держалось. Суды были закрыты, и собрания парламента постоянно отменялись, но порядок не рухнул. Государственные и церковные записи демонстрируют удивительную преемственность и согласованность управления. Уровень экспорта шерсти, например, оставался стабильным. Тем не менее чума медленно изменяла английское общество, и ее влияние было долговременным. Недостаток рабочей силы немедленно привел к повышению жалований и увеличению шансов найти работу. Безземельные или доведенные до нищеты крестьяне исчезли как явление. Но требования рабочих людей, которые пережили пандемию, росли, их ценность увеличилась вдвое, и это вызвало реакцию землевладельцев и магнатов. Рыцари из широв в особенности осознавали угрозу привычному порядку вещей.
