Известно, что чрезмерная вера в свое превосходство может превратиться в тиранию. Летом 1397 года Ричард пригласил к обеду графа Уорика, а после трапезы приказал его арестовать. Услышав об этой новости, граф Арундел согласился сдаться сам. Затем король со своими вооруженными вассалами поскакал в замок Плеши в Эссексе, который принадлежал Томасу Вудстоку, герцогу Глостеру. Глостера разбудили, а потом племянник лично арестовал своего дядюшку. Ричард организовал спешный арест этих трех великих лордов на основании того, что они плели против него заговор. Возможно, он также припомнил старые обиды, поскольку именно эти три человека подняли против него бунт и на время отстранили от престола в Тауэре. Теперь король считал себя достаточно сильным, чтобы их уничтожить. Он доказывал свою зрелость с помощью мести своим старым противникам.
Хронист Томас Уолсингем писал, что королевство «неожиданно и без всякого предупреждения было повергнуто в замешательство». Тогда Ричард созвал парламент, который в общей атмосфере ужаса и подозрений был достаточно уступчив. У парламента имелись все причины соглашаться на сотрудничество. Вестминстер был переполнен войсками, а короля защищала стража из 300 лучников из его любимого графства Чешир. Здание, в котором собрался парламент, было окружено лучниками. Чтобы добиться своего, Ричард полагался на силу и угрозу насилия.
В начале заседания король через своего лорда-канцлера объявил, что требует всей полноты власти. Он помнил обо всех незаконных ограничениях, принятых в предыдущие годы, но теперь, из-за своего расположения к своим людям, дарует им королевское помилование, за исключением пятидесяти человек, которых он открыто называть не будет. Разумеется, благодаря такой политике каждый чувствовал себя в опасности. Ричард мог включить в этот список любого. При этом король был столь милостив, что удовлетворил прошение палаты общин и утвердил на неограниченный срок пошлины, налагающиеся на шерсть и кожи.
После своего ареста Томас Вудсток был перевезен в английский бастион в Кале, где по прямому приказанию короля его без лишней шумихи убили. Предполагают, что его либо задушили полотенцем, либо задавили периной — результат в любом случае был одним и тем же.
Арундел был подвергнут суду, который сегодня назвали бы показательным процессом. Его записи частично дошли до нашего времени. На суде председательствовал Джон Гонт, герцог Ланкастер.
Ланкастер. Ваше помилование отменено, предатель.
Арундел. Неправду вы говорите. Я никогда не был предателем.
Ланкастер. Почему в таком случае вы нуждаетесь в помиловании?
Арундел. Чтобы заставить замолчать моих врагов, одним из которых являетесь вы.
Ричард. Отвечайте на вопрос.
Арундел. Теперь я все прекрасно понимаю. Вы, все, кто обвиняет меня, — лжецы. Я требую привилегии помилования, которую вы даровали мне, когда уже были совершеннолетним.
Ричард. Я даровал его, но при условии, что оно пойдет мне не во вред.
Ланкастер. Это помилование ничего не стоит.
Оно и в самом деле ничего не стоило. В тот же день Арундела отвезли на Тауэр-Хилл и там обезглавили. Граф Уорик получил более мягкий приговор — пожизненную ссылку на остров Мэн. Обширные земли, принадлежащие всем трем лордам, были конфискованы и переданы друзьям и сторонникам короля. Кажется, его враги были развеяны в прах.
Тем не менее Ричард был удручен. Его жена Анна Богемская умерла в 1394 году во время новой вспышки чумы; они были женаты двенадцать лет, но детей у них не было. Это был еще один знак судьбы, направленный против короля. Ему было двадцать семь лет, и он должен был иметь семью. Поддавшись непомерному горю, Ричард приказал сровнять с землей дворец Шин, где они с Анной когда-то были счастливы. К тому же, возможно, у него ухудшилось здоровье, поскольку в королевских счетах отражены огромные суммы, уплаченные докторам. Ричард становился опасен.
Многие лорды позднее клятвенно утверждали, что действительно стали бояться короля. Используя свой список из пятидесяти предателей, которого никто не видел, он мог, как только пожелает, конфисковать земли и собственность. Он мог любого заточить в тюрьму. Согласно более поздним источникам, король объявил, что хранит закон Англии «в своей груди» и может устанавливать и отменять законы по собственному усмотрению. Ричард наложил крупные штрафы на города и ширы, поддержавшие мятежных лордов. Он затребовал дань от богатых аббатств и монастырей. Он, как и большинство королей, был алчным и жадным, но его жадность сопровождалась насилием и нарушением законов. «Тот есть порождение смерти, — писал он графу Голландии, — кто оскорбляет короля». Тем не менее, как и все тираны, Ричард боялся. Его постоянно защищали 300 чеширских лучников. Слышали, как их капитан говорил королю: «Спите спокойно, пока мы бодрствуем, Дик, и ничего не бойтесь, пока мы живы».
Превосходство воли Ричарда проявилось в ссоре между двумя лордами в конце 1397 года. Томас Моубрей, герцог Норфолк, и двоюродный брат короля Генрих Болингброк, герцог Херефорд, недавно получили самые высокие пэрские титулы. Так они были вознаграждены за то, что поддерживали короля. Например, Моубрей был капитаном Кале, когда несчастный Томас Вудсток пребывал в заключении в этом гарнизонном городе; не было никаких сомнений, что герцог Норфолк был причастен к его удушению. В атмосфере страха и подозрений, в которой им теперь приходилось существовать, даже друзья короля начали опасаться за свою жизнь.
У лордов однажды состоялся разговор.
— Еще чуть-чуть, и уже ничего нельзя будет поправить, — сказал Моубрей Болингброку.
— Такого быть не может, — ответил Болингброк. — Король даровал нам помилование и объявил парламенту, что мы вели себя как хорошие и преданные слуги.
— Мир, в котором мы живем, удивителен, но в нем нет ни капли правды, — заметил Моубрей.
Далее он предположил, что Болингброк и его отец Джон Гонт чудом избежали смерти от рук людей короля, также он намекнул, что Ричард при попустительстве других лордов планирует лишить обоих наследства и передать их земли другим.
— Упаси Бог! — воскликнул Болингброк. — Будет удивительно, если король одобрит такие деяния. Кажется, он сердечно относится ко мне и обещал быть мне хорошим господином. В самом деле, он поклялся именем святого Эдуарда [Исповедника] быть хорошим господином и для меня, и для других.
Моубрея трудно было уговорить.
— Он часто клянется при мне Телом Господним, но я больше ему в этом не доверяю.
В мире, где все шептались и плели заговоры, в мире лжи и тайны эти слова были почти что государственной изменой.
Пошли слухи. Болингброк сообщил своему отцу Джону Гонту об этом разговоре. Слова Моубрея дошли до короля. Похоже на то, что он вызвал к себе Болингброка и потребовал от него полного отчета о том, что было сказано. Услышав этот рассказ, король приказал, чтобы Генрих повторил его перед парламентом. Тогда Моубрей сам сдался на милость короля. Он отрицал все, что говорил Болингброк. Двум герцогам было велено предстать перед парламентской комиссией, собранной, чтобы разрешить этот спор. Тем не менее противоречие так и не было преодолено и, в старомодной манере осуществления правосудия, комиссия постановила, что Томас Моубрей и Генрих Болингброк должны встретиться в поединке, где сам Господь выберет того, кто говорит правду, сделав его победителем. Так кто же из них говорил правду? Вполне возможно, что все было совсем наоборот, и именно Болингброк первый заговорил о недоверии к королю; когда его слова не нашли отклика у Моубрея, Генрих решил обвинить того в измене, чтобы прикрыть свою вину. Это один из вероятных вариантов развития событий. Также вполне возможно, что Моубрей начал распространять слухи о предательстве, желая обвинить в заговоре Болингброка, который, заподозрив неладное, решил покончить с конспирацией и выдать Моубрея. Сейчас правду уже невозможно восстановить.
