Таким образом, традиция была извечной. Как говорили в тот период, она шла «из тех забытых времен, от которых в человеческой памяти не осталось даже противоречивых воспоминаний». Ожидалось, что одни и те же методы и привычная деятельность будут продолжаться вечно, до конца света. Не было никаких причин предвидеть что-то другое. Этот последний день мог, по существу, быть тем днем, когда круг традиций износился бы и со скрипом остановился. Как знать?
Традиции могли нести в себе необъяснимую тайну. Если король проезжал через мост Шривенхем, в Уилшире, то местный землевладелец должен был поднести ему двух белых домашних петухов со словами: «Посмотрите, мой господин, на этих двух белых каплунов, которых вы получите в другой раз, но не сейчас». Если неподалеку от Чичестера выбрасывало на берег кита, то он принадлежал епископу весь целиком, кроме языка, который отдавался королю; если кита выбрасывало на берег в любом другом месте его епархии, епископ мог забрать только правый плавник. Традиции существовали как в городе, так и в деревне. В Киддерминстере, в Вустершире, в день избрания бейлифа город на час отдавался во власть населения; прежде чем закидать бейлифа и его свиту яблоками, горожане развлекались бросанием вилков капусты друг в друга. Грузчики из Биллингстгейта заявляли, что каждый чужак, заходящий на рынок, должен отдать честь установленному на нем столбу и заплатить шесть пенсов; после этого человека усыновляли двое «крестных» из числа грузчиков. Когда неженатого человека приговаривали к смерти в Лондоне, его могли помиловать, если найдется женщина, которая попросит о его освобождении при условии, что он на ней женится.
Сама страна представляла собой наслоение одной традиции на другую, и эти традиции задавали направление привычной деятельности. Возможно, это была и не слишком веселая философия истории, но она была важна, чтобы избежать тайных примет движения вперед, ниспосланных провидением или судьбой.
29
Воитель
Генрих Монмут взошел на трон как Генрих V, твердо намереваясь восстановить королевские финансы и разобраться со старым врагом — Францией. Он рассчитывал восстановить bone governaunce (хорошее правительство), особенно нацеливаясь на то, чтобы справиться с несправедливостью правосудия и коррупцией. Он был молод и силен. Гость, прибывший ко двору из Франции, отметил, что новый король скорее напоминает священника, а не солдата: он был худощавым, хрупкого телосложения, с овальным лицом и коротко подстриженными темными волосами. Разумеется, выглядел он аскетом. В ночь смерти отца Генрих обратился за советом к отшельнику в Вестминстерском аббатстве, которому исповедался во всех своих грехах.
Он был коронован в пятое воскресенье Великого поста 9 апреля 1413 года. В этот день шел град со снегом. Как говорили, такая погода предрекает царствование холодной суровости. Не было никаких сомнений, что Генрихом V движет как чувство долга, так и ощущение божественного права. Все изменилось. Он бросил привычки своей молодости и, по словам хронистов, буквально в одну ночь стал мрачным и серьезным королем. Он приобрел репутацию благочестивого короля, тщательно соблюдающего все церемонии; до своей женитьбы, которая состоялась семь лет спустя, Генрих хранил целомудрие. Он учредил несколько монастырей, в которых ежедневное вознесение молитв должно было поддерживать династию Ланкастеров. Также король ревностно относился к красоте. Летописец Джон Стоув писал, что «он восхищался песнями, стихами и музыкальными инструментами в такой мере, что в своей часовне среди прочих молитв любил читать „Отче наш“, некоторые из псалмов Давида, а также разнообразные гимны и акафисты». Отправляясь на войну во Францию, Генрих взял с собой органиста и певцов.
В отличие от своего отца он говорил на английском как на родном языке, и в этом отношении установил стандарт для языка документов в стране. Он был кем-то вроде ревнителя строгой дисциплины, властного и не допускающего возражений. Одно из королевских писем послу сэру Джону Типтофту начинается очень лаконично: «Типтофт, во имя веры я поручаю вам…» Здесь ключевым является краткое приветствие — «Типтофт». «Король, — писал Томас Хокклив, — воздерживался от длинных речей». Он говорил четко и точно. Он был эффективным управленцем, который вникал в детали проводимой им политики: он облагал королевство высокими налогами, но никогда не тратил деньги бездумно. Генрих поддерживал сердечные отношения с самыми значительными аристократами и хорошо управлялся с обеими палатами парламента. Он доказал, что при твердой руке средневековое правительство не обязательно должно быть шатким или бестолковым.
Проверка его религиозных убеждений произошла через несколько месяцев после коронации, когда Генриху пришлось противодействовать еретикам. Деятельность лоллардов, которую мы рассмотрели в предыдущих главах, достигла критической точки в первые месяцы 1413 года. Во время первого заседания парламента при новом короле на дверях лондонских церквей появились листовки, где говорилось, что если члены религиозного братства будут подвергаться преследованиям и гонениям, то на их защиту встанет 100 000 человек. Из-за этого возникло ощущение тревоги и незащищенности, и один из друзей короля, сэр Джон Олдкасл, был обвинен в укрывательстве еретиков и покровительстве им. Есть некая доля иронии в том, что первоначально Фальстафа в пьесе Шекспира «Генрих V», написанной почти через 200 лет после описываемых событий, звали Олдкасл. Шекспир описал его как веселого товарища Генриха в годы, проведенные в пивных и притонах.
Прослеживалась связь между листовками на церковных дверях и этим теперь разом посерьезневшим человеком. Один из его капелланов проповедовал лоллардизм, а у самого Олдкасла обнаружили несколько еретических трактатов. Король пытался спорить с ним и убедить его покаяться, но сэр Джон отказался. Осенью 1413 года его препроводили в Тауэр, и на последовавшем за арестом процессе Олдкасл повторил, что лолларды отвергают исповедь и учение о пресуществлении. Его признали еретиком и передали в руки светской власти для казни через сожжение на костре. Король вмешался еще раз и дал Олдкаслу сорок дней для покаяния, но за это время сэру Джону удалось бежать из своего узилища.
Два месяца он скрывался где-то в окрестностях Лондона и за это время задумал заговор с целью убить короля и его братьев, чтобы не допустить полного истребления лоллардов. Олдкасл тайно передавал послания членам братства, назначая им встречи в церкви Святого Жиля в Полях, расположенной за городской стеной. Но тайна стала известна кому-то, стоящему у власти. Вечером 9 января 1414 года король вывел солдат. Выходящих из города лоллардов хватали и отправляли в тюрьму Ньюгейт. Тридцать восемь из них вывезли на волокушах из Ньюгейта и повесили в полях на специально построенных для этого виселицах.
Нельзя сказать, что этот мятеж был особенно популярным: в нем участвовало не более нескольких сотен человек. Тем не менее он уничтожил любую симпатию к движению лоллардов, какую могло бы питать к ним население: теперь ересь сама по себе считалась чем-то вроде восстания.
Самому Олдкаслу удавалось скрываться почти четыре года; в конце концов его схватили в окрестностях Уэлшпула и доставили в Лондон, где сэра Джона повесили над пылающим огнем, который поглотил виселицу вместе с жертвой. Своими последними словами перед мучительной смертью он предрек, что воскреснет через три дня. На самом деле на это потребовалось несколько больше времени. В XVI веке Олдкасла стали прославлять как одного из первых мучеников протестантизма — это было одной из причин, по которой Шекспир изменил его имя на Фальстафа.
