= Словесное подтверждение – важная часть осознанного согласия на секс, но одних только слов недостаточно
Для Жаклин Фридман очевидно, почему столь неприятное сочетание навязчивости и нахальства преобладает в разных техниках «соблазна». Это очень выгодно мужчинам. «Многим парням нравится думать, что «нет» значит «да», потому что они нацелены на секс и размышлять о желаниях женщины и ее человеческих правах тут неуместно, – говорит писательница. – Они считают, что не стоит все усложнять, и даже предполагают вероятность отказа. Но они не ждут, что кто-то всерьез будет предъявлять к ним претензии». Их философия такова: лучше потом, в случае чего, извинюсь, чем заранее спрошу разрешения. Да и вообще можно особенно не расстилаться, ведь оправдание всегда наготове: женский словесный отказ слишком двусмысленный и ненадежный, на него нельзя полагаться. Никто не берет слова в расчет. Но как же тогда достичь пресловутого взаимного согласия, без которого невозможна по-настоящему качественная физическая близость?
Мы часто говорим о сексуальном женском освобождении как о чем-то практическом, зависящем только от нас самих (скажем, как о мастурбации). Может, кому-то покажется, что правило об однозначном согласии на секс уже почти действует в нашем социуме, надо только просветить всех женщин, чтобы они о нем узнали и пользовались им. Мол, стоит только захотеть, и приятная половая жизнь тут же наладится: надо только отбросить ложный стыд и заявить миру о своих желаниях, наплевав на общественное мнение. Но на самом деле женская свобода (то есть гетеросексуальная близость на равных и секс по согласию) очень сложно устроена и труднодостижима.
Самое простое определение гласит, что взаимное согласие на сексуальный акт – это когда все участвующие в нем стороны сказали «да». И хотя вербальная часть (или какая-то другая форма подтверждения) есть важный компонент консенсуса, ее все же недостаточно, чтобы считать секс приемлемым для обоих. Скажем, если человек пьян, то он, как известно, не может осознанно и взвешенно выразить свое намерение, сколько бы ни твердил, что страстно желает воплотить его в жизнь. Кроме того, надо учитывать такой фактор, как возраст: даже если ребенок сам предложил взрослому заняться любовью, он будет считаться жертвой, а не равноправным партнером, так как слишком юн, чтобы предвидеть возможные последствия.
Помимо прочего, дополнительные сложности возникают, если партнеры не равны по социальному положению или должности. Именно поэтому сексуальные отношения между учеником и преподавателем или начальником и подчиненным так часто считаются неприемлемыми. Если у одной стороны есть власть над другой в профессиональной, образовательной или даже в бытовой сфере, это неизбежно будет влиять на согласие, менять его рамки, располагать к злоупотреблениям.
Хардинг приводит еще один пример неоднозначности согласия, указывая, что женщина, состоящая в отношениях с деспотичным, склонным к насилию партнером, нередко добровольно идет на интимную близость, которая фактически ей навязана. Представительницы слабого пола делают это, чтобы избежать гнева или физической расправы со стороны своей половины. «Разве можно тут говорить об однозначном согласии?» – спрашивает писательница. И продолжает: «Множество женщин ложатся в постель, только чтобы усмирить разбушевавшегося мужчину. На самом же деле они не хотят секса». Правда, подобный контакт, по ее словам, все же нельзя считать изнасилованием. Скажем, девушка, принимающая условия игры, чтобы ее не били, в какой-то мере действует по собственной воле. С другой стороны, никакой свободы тут нет и в помине: вся ситуация свидетельствует скорее об отсутствии выбора.
= Последствия многовекового угнетения женщины не преодолены, и до подлинного равноправия полов, в том числе в постели, еще далеко
Согласие как ответ на угрозу – типичный американский бытовой сюжет. Многие годы патриархальная культура игнорировала женщин, подавляла их личность. Столетиями их угнетали, и лишь последние несколько десятилетий в США начали охранять их права и признали наличие у них простых человеческих потребностей. Однако нельзя забывать, что еще недавно представительницы слабого пола были буквально собственностью либо отца, либо мужа
[94]. Они не могли сами распоряжаться своей жизнью и не имели возможности и шага ступить без мужского дозволения.
В мае 1980 года Кэрол Пэйтмэн опубликовала в политологическом журнале Political Theory статью, в которой говорилось, что в годы бесправия «женщин ни во что не ставили и даже полагали, что те в принципе не способны на осознанное согласие» (115). И в то же время парадоксальным образом считалось, что они каждый раз охотно одобряют все, что делают с ними их мужья, в том числе тираны и насильники. За сорок лет, прошедшие со времен этой публикации, общество сделало значительный шаг вперед, однако последствия былого угнетения все еще дают о себе знать. Акционистка Эмма Сулкович, раскрывшая несовершенство принятого в социуме представления о согласии в своей статье «Истина внешняя и внутренняя» (116), во время беседы со мной отмечает: «Из-за длительного неравенства мужчин и женщин теперь «да» не может звучать как «да». Сейчас баланс сил между полами постепенно уравновешивается, но Жаклин Фридман продолжает настаивать, что старые стереотипы никуда не делись, и, согласно им, мужчина остается активным участником секса, а женщина – пассивным объектом. И такое положение вещей закрепляет ситуацию женского бесправия. В качестве иллюстрации она приводит слова одного из свидетелей Стьюбенвилльского преступления
[95]. «Когда наблюдавшего за действиями насильников спросили, почему он не вмешался, юноша ответил: «Я не понял, что это изнасилование. Я не знал, что оно выглядит именно так». С другой стороны, герои другой истории – свидетели-велосипедисты (шведы по национальности), проезжавшие мимо маньяка Брока Тернера, когда тот надругался над лежащей без сознания женщиной, сразу почувствовали, что происходит сексуальное насилие, и сообщили об этом.
= Женщина пассивна, мужчина активен. Она дает, а он берет. Таков консервативный, патриархальный взгляд на близость
С точки зрения Фридман, здесь мы видим диаметрально противоположные реакции на очень схожие обстоятельства. Все дело в том, что в разных культурах различаются представления, как должно выглядеть нормальное сексуальное взаимодействие. «Свидетель из Стьюбенвилля вырос в Америке, а потому привык думать, что секс – это когда мужчина активно совершает действия над пассивно лежащей партнершей. Нечто подобное он и увидел: двое парней трудились над не подающей признаков жизни девушкой, – поясняет эксперт. – А вот шведы отнеслись к похожей картине совсем иначе: Тернер почти так же, как в описанном выше случае в Огайо, совершал сексуальные «манипуляции» с неподвижной женщиной. Но те, кто жил в Швеции, с детства знают, что секс есть процесс, в котором участвуют обе стороны. Поэтому они сразу поняли: что-то здесь неладно».
