Когда я впервые обратилась к Эмме за комментарием, то думала, что услышу стандартные аргументы, повторяемые многими из тех, кто пережил изнасилование: «Женщинам надо верить. Нужно доверять их свидетельствам. Слишком тяжело выходить со своей личной драмой к широкой аудитории, поэтому никто не станет этого делать, только чтобы потешить себя. Всякий, кто готов к новым травмам, связанным с пристальным публичным вниманием (а Сулкович пришлось через такое пройти), говорит правду и действительно пострадал».
Однако наш разговор сложился не совсем так.
«Есть такой тип феминизма, который стремится перевернуть всю структуру власти», – говорила мне Эмма за обедом в кафе на Юнион-Сквер. По ее наблюдениям, это можно назвать феминизмом «расширения прав».
= Можно открыться миру, продемонстрировать ему максимальную уязвимость и в этой слабости обрести силу
У «мейнстримовых» борцов за женскую свободу имеется определенная стратегия: они пишут статьи и воззвания, выступают в университетах с лекциями и приводят свои аргументы, а также научные данные, которые должны подтолкнуть общество к искоренению патриархата. Также они инициируют масштабные кампании в социальных медиа, где женщины могут рассказать свои истории. Таким образом, набирается критическая масса свидетельств, которые невозможно игнорировать или списать на то, что какие-то отдельные дамы придумывают небылицы, чтобы отомстить мужчинам. Сулкович поддерживает такую стратегию и иногда реализует ее в своих проектах. Но ее также привлекает иной вид феминизма, менее распространенный, но при этом открывающий большие возможности. «Суть его в том, чтобы открыться, показать себя максимально уязвимой и через слабость обрести силу», – поясняет акционистка. Подобная тактика многим может показаться саморазрушительной и самоуничижительной, но для развития внутреннего мира автора идеи этот метод иногда оказывается очень плодотворным. Именно такой способ действия Эмма избрала для себя в последние годы, уже после «матрасного протеста». «Разве цель моего арт-проекта состояла в том, чтобы заставить окружающих верить женщинам? – рассуждает она, сидя напротив меня в кафе. – Мне кажется, своей акцией я как раз всем показала, насколько невероятно то, что со мной произошло. Я никогда и никому ничего не пыталась доказать».
Перформанс «Матрас» («Тяжкий груз») спровоцировал дискуссию о том, чему можно и чему нельзя доверять. Обсуждение этого вопроса должно было стать максимально широким, чтобы выявить очевидную ложь многочисленных самопровозглашенных экспертов, не верящих, что жертвы насилия действительно страдают. Выйдя со своей болью к людям и постоянно «тыкая всем в глаза» травмой, девушка стала объектом открытых злобных нападок со стороны тех, кто ставил под сомнение достоверность рассказа о совершенном против нее преступлении.
Комментаторы в Сети без конца обсуждали, какие выгоды приносит Сулкович статус жертвы, а журналисты находили нестыковки в ее описании событий. Появились даже оппозиционные арт-выходки – постеры с фотографией Эммы и подписью «Милая маленькая лгунья» (121). Ими был увешан весь кампус Колумбийского университета через несколько часов после того, как она получила диплом. Критики заявляли, что изнасилования быть не могло, потому что девушка изначально дала согласие на секс и, кроме того, у нее не обнаружили ни синяков, ни других следов борьбы.
Изнасилования не было, потому что она продолжала переписку с предполагаемым насильником в относительно дружественном тоне. Всем кажется, что жертва сексуального надругательства никогда не станет делать подобного. Короче говоря, Сулкович никто не насиловал, так как ей не удалось представить достаточных доказательств, чтобы опровергнуть укоренившиеся в «коллективном разуме» шаблоны о том, как пострадавшая должна одеваться, выглядеть, вести себя.
Новое публичное высказывание Эммы, точнее, ответ критикам «матрасного протеста» имел двойную цель. Во-первых, она хотела создать такую арт-презентацию, которая заставила бы аудиторию, состоящую из мнимых «специалистов», взглянуть правде в глаза и увидеть, как уродливо насилие, освобожденное от внешних прикрытий, то есть наших стереотипов о нем. Во-вторых, художница попыталась поколебать всеобщую уверенность в том, что истинные жертвы должны реагировать на происшествие строго как предписано. «Ведь так обычно делают все вменяемые люди!» – примерно такие аргументы приводили оппоненты Сулкович.
Для решения этих задач Эмма решила нарушить законы, которые, как считается, неосознанно соблюдают все женщины, пережившие сексуальное домогательство. Она решила, что теперь ее поведение будет противоположным тому, чего от нее ожидают.
«Чего точно никогда не станет делать изнасилованная?» – подумала Эмма. И вскоре нашла ответ: «Она ни в коем случае не захочет повторить свой опыт снова. Да еще и в режиме онлайн».
= Как достучаться до тех, кто заявляет, что твоя реальность «недостаточно реальна»?
В итоге на свет появился новый проект под заголовком Ceci N’est Pas Un Viol
[100] – восьмиминутное видео, которое пресса окрестила «отталкивающим роликом с записью сексуального контакта» (122), «тревожным и заставляющим задуматься» (123), «травмирующим»
[101] (124). Вначале автор ролика призывает аудиторию задуматься о причинах, которые заставили выложить подобный материал. «Вы ищете доказательств? Доказательств чего именно? – спрашивает Эмма. – Считаете ли вы меня идеальной жертвой или наихудшей в мире?» Она уверена, что ответ на этот вопрос способен много чего рассказать о самом зрителе, да и об обществе в целом.
* * *
В некоторых пересказах история Эммы Сулкович выглядит как хроника постоянного вранья, а сама героиня изображается как архетипический пример женщины-лгуньи, которая сожалеет о принятом ею решении переспать с мужчиной или страстно желает отомстить и для этого выдвигает против него обвинения. Таким образом она пытается навсегда испортить ему репутацию. Такую версию предлагает нам Daily Beast в статье «Студент Колумбийского университета: я ее не насиловал» (125). Здесь Сулкович показана как агрессор, а Пол Нангессер пытается обелить свое имя. Отчасти такую позицию заняла и администрация университета: она согласилась с претензиями Нангессера, который подал в суд, заявив, что руководство вуза нарушило его права, разрешив Сулкович реализовать ее «матрасный проект» в университетских стенах (126).
Но я этой интерпретации не верю. На страницах своей книги я старалась показать, что женщины в большинстве случаев лгут для достижения вполне конкретной и прагматичной цели. Редко, или вообще почти никогда, ими движет желание снискать общенациональную славу. Ведь огласка влечет за собой страдания и унижение. Миллионы совершенно незнакомых людей начинают судачить о тебе, обсуждать каждый твой шаг, каждое слово, каждое движение твоей души. Я бы сказала, что слабый пол лжет в вопросах, связанных с сексом, в основном ради того, чтобы избежать внимания, а не чтобы привлечь его. Мы имитируем оргазм, чтобы завершить нежелательный контакт, придумываем несуществующего бойфренда, чтобы отделаться от приставаний, изображаем чистоту и отсутствие сексуального опыта, чтобы укрепить отношения с постоянным партнером, а не чтобы идти на сторону. И даже ложное обвинение в сексуальных домогательствах в большинстве случаев необходимо женщине для того, чтобы избежать осуждения, а не ради того, чтобы бесконечно муссировать эту тему в Интернете.
