Меня учили, что женщина — лишь тень мужчины. Она — помощница, она прислужница. Место женщины у ног мужчины: отца ли, мужа ли, порой брата. Мужчина владычествует, распоряжается жизнью женщины. Я знала, что бывает по-другому. Что есть женщины, ставящие на колени мужчин. Сильные духом, смелые, равные. Волею судьбы я когда-то стала одной из них — кнессой, шабаки… Таман стоял передо мной на коленях, но униженным не был — напротив, был победителем. Сейчас я не чувствовала, что моя поза меня унижает — нет, я была сейчас сильнее.
На его теле почти не было волос, в отличие от оборотней. Лодыжки степняка были бурыми и гладкими. У моего же супруга черные волоски росли даже на пальцах ног.
Всем телом я почувствовала, как напрягся Таман, как окаменели все его мышцы.
— Что ты говоришь, милая? — скрипуче спросил он меня, приседая.
Я повернула ладони, показывая ему брачные метки.
Никогда мне не доводилось видеть, как люди бледнеют так стремительно. Словно с его лица ушла жизнь. Захлебываясь слезами, которые не текли по моему лицу, но были где-то внутри, я заговорила:
— Я не знала, ничего не знала. Во мне кровь древнего галлийского рода, и эту кровь отдали в расплату старого долга. Моего согласия не спросили. Но в доме моего теперь уже мужа я нашла и свой дом, дом моих предков. Здесь моя душа, мой приют. Здесь место, где я буду растить своих детей. Я всегда буду дорожить тобой. Ты — самая большая моя мечта. Но предать человека, который стал моим мужем, я не могу. Он этого не заслужил. Я всегда буду помнить о тебе… Таман.
Кажется, впервые за несколько последних лет я назвала его по имени. Обращаться так к мужчине, к тому, который люб и важен, кажется невероятной, немыслимой близостью. В обращении по имени есть магия.
Оберлинга я вслух не позвала по имени ни разу.
Шершавые пальцы вытерли мне щеки. Все же я плакала, хоть и не замечала этого.
— Я любил тебя всегда, — глухо сказал Таман. — С того момента, как впервые встретил. Любил тебя, когда ты была ребенком. Любил, когда ты танцевала со мной на балу. Любил, преклонялся, восхищался и ненавидел, когда ты тушила пожар — зачем ты пришла тогда? В тот день мои люди поняли, почему я тобой околдован. Ни одну женщину я не желал так сильно. Может, так и нужно, чтобы ты не стала моей. Ты — Звездная Кобылица. Я счастлив уже тем, что целовал твои губы, держал в объятиях твое тело. Боюсь, если бы ты позволила что-то большее, мое сердце бы разорвалось.
Он невесело усмехнулся, а мне было так больно, словно в груди горел огонь. Хотелось вырвать его, погасить…
— Моя несбыточная, — он целовал мои ладони. — Моя вечная. Всё равно ты моя. Будь счастлива.
— Буду, — сказала я, гладя его лицо. — Я буду. И ты будь счастлив. Тебе нужны сыновья, Таман. Тебе нужно взять жену. Возьми ту, которая любит тебя больше, чем я.
Таман тряхнул конским хвостом на затылке, хищно ухмыльнулся, поднимаясь и потянув меня за собой.
— Хватит разводить сырость, — его улыбка походила на оскал. — Пришла пора жить дальше.
Он встряхнулся, как пес после купания, и всё, что было мне мило и близко — нежность в его глазах и руках, мягкость движений — вдруг ушло. Внезапно он показался мне чужим, злым, стремительным — воплощением резкого степного ветра, сбивающего с ног, зажимающего нос и рот, наклоняющего к земле, ставящего на колени.
— Помни, я всегда буду любить тебя, — сказала я, чувствуя, что ему нужны эти оковы. — Однажды я вернусь, и кто знает, — может и навсегда. Будь тем, о ком я могу сказать своим детям с гордостью: этот великий человек любил меня когда-то.
Его лицо исказилось от боли. Да, я знаю, что я жестока. Но сейчас надо как-то удержать его от войны со Славией. Иногда боль — это благо.
Проснулась я в слезах, но на душе было светло. Я знала, что выбор мой правильный.
Замок еще спал — непостижимым образом я чувствовала ровное дыхание Кира, сопение Марты и ее дочерей, ощущала, как неподвижно стоит скотина в нижнем зале. Мне казалось, что замок Нефф проник в меня, а я в него, мы с каждым прожитым днем становились с ним одним целым.
Как Таман един со степью, так я едина с замком Нефф. Он — мое дитя, мой предок, моя колыбель. С одной стороны подобная привязанность меня пугала — а вдруг я никогда не осмелюсь его покинуть? Но в то же время ощущение тепла и любви, которое щедро дарили мне эти живые камни, были самым лучшим, что я ощущала в жизни.
Люди спали.
Я сделала ярче светильники и достала дневник принца. У меня было еще некоторое время.
«Я счастлив в замке Нефф. Что с того, что камни ненавидят меня? Меня любит женщина, прекраснее которой я не встречал.
Сегодня можно всё. Смерть стоит за порогом. В чаше моей жизни остались лишь жалкие капли, так пусть они будут мне хмельным вином!
У меня есть — была — невеста, которая меня, я знаю, ждет. Добродетель ее я не смею подвергнуть сомнению. Моя невеста непорочна, целомудренна и благодетельна. У нее глаза лани и улыбка ангела. После моей казни она не посмеет взглянуть на кого-то другого, выбрав монастырь Пресветлой Матери своим домом до самой смерти. Будь я живым, никакой другой женщины я бы не желал, да и сейчас я благоговею перед ней. Что может быть лучше кроткой жены?
Только горячая любовница.
Мне стыдно перед невестой, но стыдиться нет времени. Есть время целовать горячие губы, сливаться в страстных объятиях, пить сладострастные стоны девичьих уст.
Моя любовница — пожалуй, нет, возлюбленная (любовница — слишком грубо) — сестра верного Себастьяна. Он говорит — молочная сестра, не замечая, что он и Шарлотта похожи как две капли воды. Разве что волосы у нее темные и глаза голубые. Но волосы и глаза не скроют ни рост, ни сложение, ни форму глаз и рук, ни разлет бровей. Да у них даже улыбка одинаковая — верхние клыки чуть повернуты. Я с первого взгляда понял, что девушка — дочь старого лорда Браенга.
Сознаюсь перед самим собой — для меня это сыграло роль. Я всегда восхищался Себастьяном, его изяществом и непринужденностью манер, его гордой статью. Восхищался и… вожделел.
Королевский двор полон соблазнов. Мой первый блистательный брат одинаково горячо любит как женщин, так и мужчин. Возможно, это связано с тем, что его зверь невероятно силен и стремится подмять под себя всех вокруг. Мужчины в его постели бывают даже чаще. Он создан подавлять и властвовать.
Я не раз видел… видел многое в кулуарах дворца, но предпочитал традиционные отношения. Мне был противен разврат. Оттого я и невесту выбрал самую скромную, самую чистую. Мне казалось, что ее святость осенит и меня. Рядом с ней я очищался.
Но Браенги, Браенги… Как хороши они! Издревле у каждого короля есть свой Браенг. О, эта проклятая верность — есть ли род, столь верный короне? Короне — или лично мне? Себастьян был мой с потрохами. Мой личный красивый Браенг! Прикажи я — и он выйдет в окно. Прикажи — и убьет.
