В углу была приписка. Всего пять слов. Пять слов, которые заставили его сердце так бешено забиться, что оно грозило сломать ребра и вырваться из груди.
«Нам нужно поговорить. Юкико».
Масару застонал и пришел в себя. Перед глазами у него все еще мелькали расплывчатые образы, как бывает, когда слишком долго смотришь на солнце. Разворачивались картины полей, усеянных костями животных – ребра, черепа, пустые глазницы, поросшие миля за милей кроваво-красным лотосом. Он освещал себе путь в темноте мигающим светом факела. Вдруг он уронил факел и увидел, как все вокруг загорается. Вдыхая дым легкими, прислушиваясь к пронзительным крикам в ночи, он наконец понял, что кричит он сам.
Он сел на камне и дрожащими руками тер глаза, стараясь поскорее избавиться от сновидения. В клетке воняло застарелым потом, дерьмом, рвотой. Кожа была серого цвета, жирной и грязной. Но впервые за долгое время он вдруг почувствовал себя очистившимся. Лотос выветрился из крови, исчезли его пепельные струи, змейками проникающие в череп. Освобожденный, он готов был подняться в небо.
– Масару-сама?
Голос звучал из темноты коридора. Он что, все еще спит?
– Масару-сама, – снова послышался женский голос, сдавленный, торопливый.
– Юкико?
– Друг.
В темноте он разглядел глаза, тонкую полоску тела между складками темного капюшона, кожа окрашена черным. На поясе можно различить серп кусаригамы
[17], на спине – кажется, меч цуруги – прямой клинок и квадратный щиток рукояти. Владение таким оружием заканчивалось смертным приговором для простого обывателя.
– Ты не самурай. Кто ты?
– Я уже сказала. Друг.
– У моих друзей нет мечей.
– Так, может, им следует подумать и обзавестись ими.
– Чего ты хочешь? – Он потер глаза, моргнув в темноте.
– Чтобы ты был готов.
Она просунула между прутьями решетки пакет, завернутый в мешковину и перевязанный шпагатом.
– Готов к чему?
– К свободе.
Головную боль, видимо, наслала на него сама Богиня Идзанаги. Йоритомо-но-мия закрыл глаза и попытался расслабиться под скользящими по коже руками. Ловкие пальцы с силой массировали плечи, где узлом свернулась тревога, напрягая мышцы шеи. Руки нежно коснулись скул и подбородка, крепко обхватили их и резко повернули голову вправо. В ушах громко треснуло, как трещали прошлой зимой дрова в очаге. Сильное напряжение в основании черепа исчезло. Сдавленные вены милосердно расслабились, заполняя голову эндорфинами.
Сёгун глубоко вздохнул и поплыл на волнах нежных звуков сямисэна подальше от забот. Гейша, стоявшая на коленях за его плечами, легко встала ему на спину и начала шагать вверх и вниз вдоль позвоночника маленькими уверенными ступнями. Позвонки слегка потрескивали, когда она перемещалась по его ирэдзуми, маленькие ножки выталкивали воздух из легких, когда она вдавливала пальцы ног в болезненные точки.
Он услышал пение соловьиного пола, заскрипели деревянные доски, шевельнувшись на гвоздях, зашуршала, отодвигаясь в сторону, дверь из рисовой бумаги. Он нахмурился.
– Я же просил вас не беспокоить меня, Хидео-сан.
– Прошу прощения, великий господин, равный небесам, – ответил министр. Даже не глядя на него, Йоритомо мог сказать, что тот кланяется так низко, как только способна его старая спина.
– С вами хочет поговорить принцесса Аиша.
Вздох.
– Пусть зайдет.
Шарканье шагов, приглушенные голоса, стук гэта по доскам и запах жасминовых духов. Йоритомо чувствовал, как сестра смотрит на него. Он не обернулся к ней.
– Сэйи-тайсёгун, – ее голос повис в воздухе вместе с запахом дыма.
– Принцесса Аиша, – он вздрогнул, когда гейша ткнула пяткой в узел под лопаткой. – Хорошо, уйди пока, – махнул он рукой.
Девушка вздрогнула, сразу же соскочила с его спины и отошла на несколько шагов в сторону, сложив руки у подбородка. В глазах – страх. На запястье – синяк.
– Оставьте нас, – сказала Аиша, и музыка прекратилась, будто кто-то придушил ее.
Послышались звуки отодвигаемых инструментов и шорох бегущих ног, нарушившие тишину. Аиша сняла гэта и подошла к брату, ее шаги были едва слышны. Она опустилась на колени рядом с ним на циновки, и начала шлепать его по спине ладонями, вверх и вниз вдоль позвоночника. Воздух наполнился влажными звуками хлопков плоти о плоть. Йоритомо дернул головой и снова почувствовал, как щелкнула его шея.
– Ты расстроен, – сказала Аиша.
– Ты проницательна.
– Арашитора?
– Мне следовало убить его. И эту наглую суку Кицунэ.
– А как же твоя мечта, брат? – сказала Аиша, разминая его тело. – Хатиман сделал тебе такой подарок. Ты правильно поступил, оставив его в живых.
– Подарок или не подарок, но маленькую шлюху надо отправить в тюрьму, к ее ублюдочному отцу. Посмотрим, что останется от ее силы духа после нескольких месяцев в этой дыре.
– А ты думаешь, что с арашиторой можно справиться без нее? Ты сможешь управлять им без девчонки?
– Он уже понял, что шутки со мной плохи. Они у меня в руках. Он на меня и коготь не посмеет выпустить, пока я держу ее под прицелом. Я хочу запереть эту мерзкую Кицунэ на замок. Чтобы она дышала запахом своего провала и медленно слепла в темноте.
– Она погибнет в этой тюрьме, брат. И ее съедят крысы – мы оба хорошо это знаем. – Она покачала головой, разминая напрягшиеся мышцы. – Конечно, твое наказание было справедливым. Ты был достаточно резок, чтобы у них не осталось сомнений, кто хозяин их судеб. И при этом достаточно милосерден, чтобы не оставить незаживающих шрамов. Ты поступил мудро, сёгун. Теперь зверь знает, кто его хозяин.
– Будем надеяться. Мне никогда не приходилось повторять этот урок.
Последовало долгое молчание, нарушаемое лишь шорохом подрезанных крыльев ласточки. Ее руки все еще лежали на его теле.
– Это правда, – наконец сказала она. – Не приходилось.
– Но теперь я должен ждать, – Йоритомо резко поднялся с пола; движение было внезапным, встревоженным. Он начал ходить по комнате, и свет от свечей перекатывался по мышцам, покрытым татуировками. – Сколько времени пройдет до следующей линьки? Сколько времени мне придется ждать, чтоб я смог оседлать его и повести свои армии в бой? Пока он прикован цепью в этой проклятой яме, он не имеет никакой ценности.
– Тогда зачем ты отрезал ему перья, брат?
– Они лгали мне. Они меня обманывали.
– Но есть и другие наказания, которые ты мог бы применить. Голод. Избиения. Пытки. Зачем было калечить крылья?
