ТЫ ДОВЕРЯЕШЬ ЕМУ?
У меня есть выбор?
ОН ВРАЛ ТЕБЕ С САМОЙ ПЕРВОЙ ВСТРЕЧИ. ПРЯЧЕТ ЛИЦО ПОД МАСКОЙ И ДУМАЕТ, ЧТО МИР НЕ ЗАМЕЧАЕТ ЕГО ЯДА.
Он не такой, как другие.
ВСЕ ОНИ ОДИНАКОВЫ.
Она потянулась к шее Буруу, провела пальцами по гладкими перьям, почесала под подбородком. Буруу замурлыкал, и этот звук крошечным землетрясением отозвался в ее груди.
– Я хочу поблагодарить вас, Кин-сан, – сказала Юкико, вглядываясь в безликую латунную маску. – Вы так сильно рискуете ради нас. Я не понимаю почему.
– Не понимаете? – отрывисто проскрипел он из-под шлема. – Даже не догадываетесь?
Она облизнула губы и уставилась в пол.
ОН ХОЧЕТ ТЕБЯ. ПОЭТОМУ И ПОМОГАЕТ НАМ. ДРУГИХ ПРИЧИН НЕТ.
– Кин, я…
Он поднял руку – толстая кожа, тяжелая латунь, циферблаты и вращающиеся устройства. Юкико видела свое отражение в единственном кровавом глазу, видела – лгунью, в которую она превратилась. Она знала, что Кин в нее влюблен. Но боялась, что, если она расскажет ему о своих чувствах, вернее об их отсутствии, он уйдет и оставит Буруу умирать здесь. А ей нужна была его помощь.
Можно ли простить себе такую ложь? Ложь ради великого блага? Обманывать этого мальчика, чтобы освободить лучшего друга от мучений, вызволить из тюрьмы отца? Разбить его сердце, чтобы спасти две жизни? Справедлива ли такая цена?
– Ничего не говорите сейчас, – покачал головой Кин. – Когда мы будем далеко отсюда, когда будем смотреть на горизонт и видеть только яркую зелень и чистые струи, тогда мы сможем поговорить. Скажем друг другу все, что хотели сказать. – Он сунул металлические манжеты в отсек на поясе и бросил последний оценивающий взгляд на крыло Буруу. – Все будет готово, Юкико-чан. Через два дня. Я даю вам слово.
Он прикоснулся двумя пальцами ко лбу, кивнул Буруу и вылетел из ямы в темноту, оставив позади слабый запах дыма чи. Юкико встала и обеими руками обняла Буруу за шею, прижалась лицом к его перьям, вдыхая его запах. Он был теплым и мягким, как одеяла, в которые она заворачивалась, лежа у очага, когда она была маленькой девочкой. Ей хотелось только одного – унестись далеко-далеко отсюда, где прохладный ветер будет играть в ее волосах, где чистые капли дождя будут падать на ее лицо. Жить и дышать.
Это не я. Я ненавижу это.
СКОРО ВСЕ ЗАКОНЧИТСЯ. ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ДЛЯ НАС. КАГЭ ПОЛУЧАТ РЕВОЛЮЦИЮ. ЛОТОС СГОРИТ.
Мне все равно. Меня это не волнует. Все это неважно.
КОНЕЧНО, ВАЖНО. ТЫ – ЧАСТЬ ЭТОГО МИРА. И ТЫ МОЖЕШЬ ИЗМЕНИТЬ ЕГО К ЛУЧШЕМУ.
Сколько людей погибнет в этой революции?
А СКОЛЬКО ПОГИБНЕТ БЕЗ НЕЕ?
Я не хочу быть зачинщицей. Я просто хочу, чтобы моя семья вернулась. Чтобы мой отец был в безопасности. Чтобы ты был свободен. Это все, чего я хочу.
БЕЗ КАГЭ ТЫ НЕ ПОЛУЧИШЬ НИЧЕГО.
Я знаю, знаю. Йоритомо заслуживает смерти. Он убил мою маму. Пытал моего отца. Я так его ненавижу, что готова убить. Но если я это сделаю, то чем я буду лучше? А если после его смерти все станет только хуже?
В КОНЕЧНОМ СЧЕТЕ ВСЕ ТВОИ ВОПРОСЫ МОЖНО СВЕТИ К ОДНОМУ. ЧТО ТЫ ГОТОВА СДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ ВЗАМЕН ПОЛУЧИТЬ ТО, ЧЕГО ХОЧЕШЬ?
Я бы отдала жизнь за каждого из вас.
УМЕРЕТЬ ЛЕГКО. ЛЮБОЙ МОЖЕТ БРОСИТЬСЯ В ПОГРЕБАЛЬНЫЙ КОСТЕР И УПОКОИТЬСЯ СЧАСТЛИВЫМ МУЧЕНИКОМ. НАСТОЯЩЕЕ ИСПЫТАНИЕ – ЭТО ИДТИ НА ЖЕРТВЫ И СТРАДАТЬ.
Мысленно она вернулась на борт «Сына грома», и в голове у нее снова зазвенел голос отца.
«Когда-нибудь ты поймешь, Юкико. Когда-нибудь ты узнаешь, что иногда нам приходится чем-то жертвовать ради самого важного».
Она кивнула, вытерла слезы с глаз, заперла их в укромном уголке своей души и выбросила ключ. Больше никаких страхов. Никаких сожалений. Ни ради смутных принципов, ни ради чужих представлений о том, что есть «правильно». А только ради тех, кого она любит. Ради своей семьи.
Да, все верно. Готовимся к войне.
– Что ты здесь делаешь?
Юкико вздрогнула. Буруу зарычал, его голос громом загрохотал по полу, достигнув подошв ее ног. Шерсть на загривке вздыбилась, перья на спине торчали пиками, глаза сверкали. Она нахмурилась в темноте, узнав голос.
– Хиро?
Он вышел из тени – голая грудь под красным шелком кимоно, по рукавам бродят вышитые тигры. На талии – черный оби и нео-дайсё скрестились на пояснице в лакированных ножнах. Его распущенные волосы шевелил ветер, хмурый взгляд затуманил прекрасные глаза цвета морской волны, о которых она мечтала в прошлой жизни.
– Я пришел повидаться, а тебя нет. Что ты здесь делаешь, Юкико, одна, без сопровождения?
– Навещаю Буруу.
– Но как ты выбралась из дворца? Охрана не видела, как ты уходила.
– Кицунэ приглядывает за своими, – она попыталась выдавить робкую улыбку, надеясь смягчить его.
– А гильдиец? – Он прищурился в сторону коридора, по которому ушел Кин. – Он здесь зачем?
– Я не спрашивала, – она пожала плечами и спрятала за спиной руки, чтобы скрыть дрожь. – Мне не о чем с ними говорить. Наверное, он работает над седлом Йоритомо.
– Юкико, – нахмурился Хиро. – Если Гильдия что-то замышляет…
– Никто ничего не замышляет.
– Ты лжешь. – Он покачал головой. – По глазам видно.
НЕ ГОВОРИ ЕМУ НИЧЕГО.
– Да ничего не происходит, успокойся, – настаивала Юкико. Она сделала шаг вперед и прижалась к нему, обняв за талию. – Не из-за чего волноваться. Буруу – мой друг. Ему одиноко в темноте, и мне хотелось побыть с ним вдвоем. Я скучаю по нему, Хиро. Вот и все.
– Поклянись.
– Клянусь, – она произнесла это слово, глядя ему в глаза, почувствовав, как ложь пеплом расползается по языку. – Ничего не происходит.
Хиро пристально смотрел на нее, выражение его лица постепенно смягчалось, и он тихо пробормотал:
– Прости меня, – он коснулся рукой ее щеки, убрав с глаз пряди волос. – Я знаю, что ты скучаешь по своему другу. Я знаю, что он тебе дорог, хотя мне этого и не понять. Но ты не должна выходить из дворца без разрешения. Ты уже обманула сёгуна один раз, когда была под моей охраной. Я… – он покачал головой. – Я просто боюсь, что он потеряет веру в меня. Если я снова подведу его…
И тут, в вечерних сумерках, Юкико увидела его будто в первый раз – темнота словно выделила другие его черты, которых не было видно днем. Хиро совсем не был похож на ее отца. Он служил Йоритомо не потому, что его принуждали к этому или угрожали. Хиро служил, потому что считал это правильным. Честь, верность, Кодекс Бусидо – в этом заключалась его жизнь. Он скорее умрет, чем откажется от этих принципов – как один из счастливых мучеников, о которых говорил Буруу. Его жизнь не имела смысла, если в ней не было его господина. Он был винтиком механизма, острым зубцом шестерни двигателя. Он был рожден для привилегий и никогда не сомневался в правильности такого уклада.
