– Что же вы пообещали сделать в ответ на ту клятву?
– Что когда меня освободят, я разыщу вас и удостоверюсь, что вы в безопасности и о вас кто-то заботится, – пояснил он.
– Что ж, как видите, мистер Блэквелл, я совершенно невредима, и обо мне хорошо заботятся. Вы можете с чистой совестью вернуть меня в мою жизнь. – Фара усмехнулась. – Ну это в том случае, если у вас когда-либо была чистая совесть.
– Полагаю, это еще предстоит выяснить, – спокойно произнес он, хотя так и не оторвал взгляда от ряби на воде. – Мое семилетнее заключение закончилось почти через месяц после смерти Дугана. И первым делом я начал искать вас. – Он наклонился вперед, словно большая кошка, готовящаяся к смертельному удару. – Хотите знать, что я нашел?
– Нет. – Кусочек страха начал смешиваться с жаром в животе Фары как раз под тем местом, где мыло парило в ее дрожащих пальцах. – Расскажите мне.
– Расскажу. Как только вы закончите мыться.
– Я… я закончила, – солгала Фара. – Я уже чистая.
Пламя лизнуло лед его голубого глаза.
– Вы кое-что пропустили.
В ответ глубоко внутри ее расцвел жар. В низу ее живота – нет, еще ниже, в ее женском лоне. Фаре хотелось возненавидеть Дориана. Он держал ее в плену. Манипулировал ее чувствами. Использовал это порочное принуждение, чтобы удовлетворить собственные извращения.
И все же…
Когда мыло сквозь редкие завитки проскользнуло в расщелину между ее бедрами, ленты неожиданных ощущений зашевелились у самого интимного уголка ее тела и развернулись по всей поверхности ее кожи. Рот Фары приоткрылся, но она успела сдержать стон, прежде чем тот сорвался с ее губ.
Их взгляды встретились, пламя в его глазах потемнело, а зрачки расширились.
Блэквелл знал. И хоть он ничего не видел, он точно знал, где задержались ее пальцы и где мыло скользит по уже увлажненной коже.
Несмотря на унижение, Фара была в восторге. Вот уже почти три десятилетия она принимала ванну, но именно в этой ощутила дрожь наслаждения, которая никогда еще не была так болезненно настойчива, так полна требований и обещаний.
И это требование, и эти обещания отражались во взгляде Дориана Блэквелла. А то, что он увидел в ее глазах, заставило его закрыть глаза, позволив Фаре беспрепятственно разглядеть злой шрам, пересекающий его бровь и веко. Эта рана казалась такой глубокой и сердитой. Просто чудо, что он не потерял глаз. Когда Дориан вновь поднял веки, Фара обнаружила, что увлеченно и внимательно смотрит на его голубую радужку. К ее досаде, он вновь призвал характерный для себя холод, хоть и откашлялся, прежде чем говорить:
– Я расскажу вам, что у вас была своя доля тайн, причем не таких, которые лучше оставить во тьме, как мои, а таких, которые сотрясут всю Британскую империю.
Мыло выпало из ее руки, прокатилось по ее женской плоти и исчезло в воде. Все тепло и наслаждение улетучились, и Фара ошеломленно замотала головой.
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
Пугающей скорости, с которой атмосфера вокруг них нагревалась и остывала, было бы достаточно для того, чтобы вызвать чахотку. Разве она только что не пережила одно из самых интимных мгновений в ее жизни? И вот теперь он хочет вернуться к разговору о прошлом. Раскрывая тайны. Разрывая старые раны.
Она передумала. Она действительно его ненавидела. Ей было ненавистно видеть, как он качает темноволосой головой с притворным осуждением.
– Разумеется, свои поиски я начал с «Эпплкросса», – проговорил Блэквелл. – Судя по архивам приюта, некая Фара Ли Таунсенд умерла от приступа холеры, потому что ее способность противостоять болезням была ослаблена фатальным семейным заболеванием.
Фара все это знала, но поймала себя на мысли, что не может понять, действительно ли Черное Сердце из Бен-Мора собирается сидеть в единственном темном месте этой светлой комнаты и раскрыть ту единственную тайну, которая, по ее мнению, у нее осталась. Он назвал ее настоящую фамилию. Ту, что она никогда не раскрывала никому, даже Дугану Маккензи.
– Ужасное заболевание эта холера, – продолжил он, внимательно наблюдая за ее реакцией. – Оно распространяется по тесным закуткам таких заведений, как «Эпплкросс», оставляя за собой массовое опустошение. Так что единичный случай – это неслыханно. Итак, с некоторым принуждением, как вы это называете, мне удалось установить, что через две недели после смерти Маклина и ареста Дугана из «Эпплкросса» исчезла десятилетняя девочка, а сестра Маргарет скрыла это исчезновение. Под предлогом того, что девочка была заразной, она якобы сожгла ее труп, чтобы скрыть исчезновение ребенка.
В этом для Фары не было ничего нового. Проработав бок о бок с архивным комиссаром почти десять лет, она смогла украдкой взглянуть на свое собственное свидетельство о смерти.
– Куда же вы направились после этого? – еле слышно спросила она.
Дориан искоса посмотрел на нее.
– Это был сложный поиск, требующий денег, которых у меня не было. Поэтому я немедленно взялся за их добывание и добился небольшого успеха.
Обведя глазами свое роскошное окружение, Фара закатила глаза.
– Всему миру известно, как вы их добываете, – заметила она.
– Не совсем. Несколько лет я зарабатывал на жизнь, будучи разбойником с большой дороги. В те дни поезда еще не ездили так далеко, так что богачи часто преодолевали оставшуюся часть пути в экипажах.
Выпрямившись в воде, Фара слишком поздно заметила, что темный сосок выскочил над ее поверхностью, прежде чем она снова нырнула.
– Разбойником с большой дороги? – переспросила она. – Вы причиняли кому-то боль? – продолжала она расспросы, надеясь, что Блэквелл не заметил ее оплошности.
Он, разумеется, заметил.
– Я причинял боль многим людям, – сказал он, будто обращаясь к ее пышному бюсту. – Мы сможем обсудить это позже. Я чувствую, что мы уже исчерпали темы разговора обо мне.
Сердце Фары подскочило, как испуганный кролик.
– У меня нет прошлого. Я была сиротой, когда сбежала из «Эпплкросса», отправилась в Лондон…
– Не лгите мне, Фара. – Тихий голос Блэквелла звучал так страшно, что она бы предпочла, чтобы он кричал. – У вас ужасно получается.
Фара пыталась нащупать на дне ванны упавший туда кусок мыла, используя это как предлог не смотреть на него.
– Не знаю, о чем вы говорите.
– Мне известно, что вы были… кто вы?
– Это невозможно, – настаивала Фара. – Я никто.
Вот.
Она нашла мыло, но притворилась, что продолжает поиски, хватая мыло скользкими пальцами.
– Уж никем-то вас никак не назвать, – усмехнулся Дориан. – Фара Ли Таунсенд, дочь покойного Роберта Ли Таунсенда, капитана стрелковой бригады принца-консорта в Крыму и, что еще важнее, графа Нортуока. Вы – единственная живая наследница того, что до последнего времени считалось самым противоречивым и спорным состоянием в Британии.
