Фара поймала себя на мысли, что ей хотелось бы знать, заботился ли кто-то когда-то о Блэквелле?
– Я мог бы разогнать некоторые ваши страхи, – продолжал он, явно приняв молчание Фары за задумчивость. – Это будет брак только по имени и титулу. Я бы избавил вас от более… интимных обязанностей жены. – Говоря это, он не смотрел в глаза Фары и быстро перешел к следующей мысли: – Также после того, как мы справимся с угрозой вашей жизни, я лишь попрошу вас один месяц в году проводить со мною здесь, в замке Бен-Мор, и один месяц – в Лондоне, в сезон. Для видимости и просто на всякий случай. Остальные десять месяцев в году ваше время и состояние будут принадлежать только вам, и вы сможете использовать их по своему разумению. Вы сможете занять одну из резиденций вашего отца или любое количество моих домов.
– Сколько же их? – полюбопытствовала Фара.
Блэквелл ответил не сразу, видимо подсчитывая свои жилища, а значит, его владения очень обширны.
– Полагаю, вы хотите, чтобы я включил в список и свои резиденции за границей. Итак, включая средиземноморские виллы и виноградники во французском регионе Шампань…
– Виллы? – изумилась Фара. – Так их много?
Призрак усмешки коснулся его губ.
Фара прижала ладони к разгоряченным щекам. Жена разбойника с большой дороги. Омерзительно богатого разбойника, конечно, но все же преступника. Неужели они с Дуганом в детстве оказались пророками? Неужели она вообще об этом думает? Думает… о Блэквелле?
Охваченная внезапной потребностью примириться, Фара захотела разбить сгусток постоянного напряжения в его плечах. Растопить морозную патину в его взоре. Сделать трещину в гладкой, покрытой броней маске его лица. Если ей суждено еще немного поразмыслить об этом, то придется найти что-то человеческое в Черном Сердце из Бен-Мора.
Фара провела сморщившимися кончиками пальцев по поверхности воды.
– Прежде чем я скажу что-то еще, мне кажется правильным отметить, что я вовсе не хотела оскорблять вас раньше. Признаться, я чувствую себя здесь не в своей тарелке.
Блэквелл издал сухой смешок.
– Не говорите ерунды! Я последний из всех живых, кто осудил бы плохое поведение. Кстати, несмотря на это, я вынужден признать, что у вас есть все основания сомневаться, презирать и бояться меня.
– Вовсе я вас не презираю! – Спорить с тем, что сомневается и боится его, она не стала.
– Дайте немного времени, – насмешливо проговорил Дориан.
Эти слова вызвали у Фары улыбку, и она изучающе посмотрела на него из-под ресниц, с некоторым удовлетворением заметив, что кое в чем она все же добилась успеха. Блэквелл разжал кулаки, и в его беспокойных глазах появилась если не теплота, то вполне приемлемая степень уравновешенности.
Сердце Фары забилось с такой силой, что все ее тело завибрировало. Это биение можно было услышать в ее шумных выдохах, когда они смотрели друг на друга. Весь остров, раскинувшийся за ним океан, сам горный воздух, казалось, ловили ее дыхание и ждали, когда слово, замершее на кончике ее языка, вырвется из темницы ее губ.
И когда этот узник будет освобожден, вернуть его больше не удастся.
«Да». Обычно это не такое уж ужасающее словечко, но в этот момент оно, казалось, означало либо спасение, либо проклятие.
Конечно, она всегда могла сказать «нет». Хотя, судя по тому, как Блэквелл в это мгновение уставился на нее, Фара ощутила, что слова для него мало значат. Не многие люди отказывали Дориану Блэквеллу и доживали до того, чтобы поведать об этом миру. «О Дуган, зачем ты послал мне эту темную лошадку? – вскричала Фара мысленно. – Зачем попросил дьявола во плоти найти и защищать меня?»
Юному Дугану и в голову не могло прийти, как подействует на его Фею стоявший сейчас перед ней человек. Каким же опасным он был в действительности из-за безрассудных импульсов, пульсирующих в его жилах и оседающих в самых потайных местах.
Дуган не мог знать, как сильно Дориан Блэквелл втайне взволнует ее. Как его взгляд, устремленный на Фару, заставит ее чувствовать себя беспомощной и могущественной одновременно.
Она никогда не признается Блэквеллу, что именно его слова о Дугане в конце концов убедили ее. Если бы Дуган был жив, могло ли все это повернуться иначе? Остался бы Дориан Блэквелл по-прежнему меньшей половиной так называемых Братьев Черное Сердце?
Даже сейчас Дугану осталось бы три года до освобождения из того дьявольского места. Может, они втроем создали бы что-то вроде совместной жизни?
Фара понимала, что этого ей никогда не узнать.
В любом случае ей, похоже, было суждено стать женой разбойника с большой дороги.
Дьявол, о котором шла речь, стоял молча и неподвижно, пока Фара спорила сама с собой, но наконец потребность дышать овладела обеими сторонами спора, и она поняла: сейчас или никогда.
– У меня есть одно условие. – Слова вырвались из ее груди на порывистом выдохе.
– Это, должно быть, интересно. – Блэквелл нетерпеливо скрестил свои мощные руки на еще более мощной груди, но в его глазах вспыхнул торжествующий огонек. – Давайте-ка послушаем!
– Я не стану добиваться состояния Нортуоков только для того, чтобы потом, когда я умру, оно досталось какому-нибудь дальнему родственнику. Так что если я должна выйти за вас замуж, вы обеспечите меня еще кое-чем, что я захочу.
– Богатство Таунсенда, титул графини и относительная автономия. – Он загибал пальцы при перечислении. – Что еще вы можете от меня хотеть?
– Если не считать Дугана, я больше двадцати лет жила без семьи. – Фара рывком поднялась из ванны и оказалась перед Черным Сердцем из Бен-Мора абсолютно нагой. – Чего я хочу от вас, так это ребенка.
Глава 10
Дориан не мог припомнить, когда в последний раз кто-то до такой степени шокировал его. Годы. Быть может, десятилетия. Он видел так много разных обнаженных женщин, так много вещей, которые сломали бы других людей, что со временем способность удивляться его покинула. Или ему так казалось. Его мысли стали такими же рассеянными и бесцельными, как ручейки, стекающие по ее роскошным формам. Богиня, поднимающаяся из воды. Как на картине Боттичелли «Рождение Венеры», только с тяжелыми серебристыми волосами, потемневшими от ванны, которые, в отличие от Венеры, она не использовала, чтобы скрыть свои женские тайны. Она стояла, упрямо вздернув подбородок, расправив плечи и приосанившись, а ее мягкие серые глаза смотрели на него со смесью решимости и ожидания.
Фара предлагала Блэквеллу свое тело. Она хотела, чтобы он сказал хоть что-нибудь. Ответил на ее требования. Но как он мог говорить, когда вся эта великолепная плоть, раскрасневшаяся от теплой воды, без намека на стыдливость, обнажилась перед ним? Пар в воздухе затуманивал все резкие линии и яркие цвета с мечтательной двусмысленностью, которая привлекала его ближе к ванне.
Изо всех сил стараясь сохранить маску безразличия, Дориан буквально прилип ботинками к мрамору и отказывался сделать еще один шаг. Вспомнилась поговорка о мотыльке и пламени. О том, что нельзя подлететь слишком близко к Солнцу.
