– Мне так жаль, что тебе пришлось столько всего пережить. – В тусклом лунном свете Фара не могла в подробностях разглядеть следы всех его былых ран, и это ее радовало. Некоторые из них прятались в тени. Несмотря на то что ее сердце ныло от боли, желание расцвело между ее ног, и мышцы там стали ритмично сжиматься. – Мои прикосновения никогда не причинят тебе боли, – пообещала она, медленно поглаживая его грудь.
Глаза Дориана закрылись, как будто он был не в силах смотреть на происходящее. Его дыхание стало прерывистым и затрудненным, а сердце под ее рукой стучало, как копыта бегущего скакуна. Он поднял руки, чтобы накрыть ее кисти, и сделал движение, как будто хочет оттолкнуть их от своей кожи. Но не оттолкнул.
Фара поняла, что это позволяет ему контролировать ситуацию. Он принял активное участие в ее эксперименте, чтобы направлять ее или позволить ей самой исследовать его тело, в зависимости от того, какие чувства у нее вызовут ее движения.
Зная о его нерешительности, она погладила широкие гребни его ребер и остановилась, чтобы исследовать каждую ямку, образованную сжатыми мышцами его живота. Она нашла еще несколько царапин и шрамов, но проигнорировала их, сосредоточившись на твердом бугре под его низко сидящими на бедрах брюками.
Фаре нравилось трогать его. Раскаленный, как клеймящий стержень, он так и рвался из своих оков.
– Мои руки доставят тебе удовольствие, – пообещала она, теребя застежку его брюк.
Когда она коснулась губами полотняного барьера его белья, Дориан отпрянул так резко, что его движение скорее напоминало прыжок.
– Что же ты делаешь? – прохрипел он.
– Хочу попробовать тебя на вкус, – объяснила Фара, чувствуя, как жар заливает ее щеки. – Как ты пробовал меня в нашу первую ночь.
– Н…нет, – заикаясь, проговорил он, – это… Нет!
Но Фара уже зацепила пальцами пояс его штанов и потянула его к себе.
– Да! – вызывающе ответила она. – И ты не оттолкнешь меня. – Последний оплот сопротивления был сломлен, и она с легкостью стянула брюки с его стройных бедер, следом за которыми упала и рубашка.
Линии мышц вели от его бедер к восставшей плоти. Лунный свет затенял очертания плотского стержня, но Фара потянулась к нему нежными пальцами, зная, какой сильный жар и стальную твердость ощутит.
– Фара… – Ее имя почти бессвязно сорвалось с его губ в мучительном вздохе. – Не надо… что, если… я потеряю себя… в твоем рту?
Эта мысль была настолько возмутительной, настолько порочной, что ее захлестнула волна страсти.
– Ты, муженек, злодейское Черное Сердце из Бен-Мора. – Фара едва узнала свой голос, настолько он охрип от желания. – Ты можешь затеряться где угодно…
У его плоти был привкус соли и греха. Дориан стонал, выгибался и ругался такими словами, каких Фара даже не слышала. Наконец, остановив жену, он велел ей лечь на спину.
Ее припухшие губы приоткрылись от прерывистого дыхания, и она скользнула на покрывало, с благоговением глядя на мужчину, ставшего ее мужем.
Все следы мальчишеской уязвимости исчезли. Ее место заняла башня из мощных мускулов и страсти.
Фара вздрогнула, отчасти от шелковистого ощущения прохладного белья под кожей, а главным образом из-за неотвратимости того мгновения, когда этот мужчина подтвердит свои права на нее.
– Я намерен поглотить каждый дюйм твоего тела, – прорычал он ей в ухо, разжигая огонь в ее крови, сжигая любую связную мысль, которая могла у нее остаться. – Но сначала…
Дориан устроился между ее ног, но не вошел в нее, а лишь прижал свой жезл к ее лону.
Он возвышался над ней, удерживаясь на локтях так, что в других местах их тела не соприкасались. Если он немедленно не задвигается, она сойдет с ума, пронеслось в голове у Фары.
– Потрогай меня, Фея! – Он произнес эту фразу с усилием, как будто слова с трудом пробивались по горлу. – Ты можешь… дотронуться до меня.
Впервые за два месяца Фара вздохнула свободно. Его слова растопили ее. Невероятно тронули ее. Этой привилегии прежде не удостаивалась ни одна женщина. Ни одно человеческое существо.
Фара взялась за его подбородок двумя руками и привлекла мужа к себе для нежного поцелуя. Потом проскользнула руками под его руки и обняла его за спину, прижала его к себе, чтобы ощутить вес его тела.
Блэквелл напрягся от соприкосновения их тел. Плоть скользила по плоти, и электрический момент слияния, казалось, выбил их обоих из колеи.
– Останься со мной, – подбодрила она. – Дай мне почувствовать, как твоя кожа скользит по моей.
– Да, – выдохнул он, начав наконец двигать бедрами.
Фара вцепилась в невероятно мощные мышцы спины, чувствуя, как гладкая кожа натягивается еще больше.
Она поцеловала его крепче, изливая в него всю свою любовь. Дориан отпил нектар ее губ и погрузился глубже.
Фара зарылась лицом в его шею, желая позволить его плоти слиться с каждым дюймом ее тела. Он качался глубоко внутри ее, изгибая позвоночник медленными, мучительными толчками.
Фара превратилась в одно бездонное желание. Ее лоно жадно поглощало каждый дюйм его естества, растягиваясь и приподнимаясь, чтобы принять мужчину, которого она любила.
– Ты такая теплая, – простонал он. – Такая чертовски мягкая. – Он говорил еще какие-то бессвязные слова в ее волосы. Давал клятвы. Задыхаясь, выругался. Дориан был ее ягуаром, его движения были такими гибкими и грациозными, а его тело – таким совершенным и сильным.
Волна экстаза захлестнула ее так быстро и подняла так высоко, что она едва не пропустила яростные толчки его бедер, когда и он достиг сияющих высот наслаждения, исступленно выкрикивая:
– Фея! Моя Фея!
Глава 25
Дориан лежал обнаженный впервые с тех пор, как себя помнил, наслаждаясь прохладным воздухом, обдувающим кожу, разгоряченную движением и наслаждением. Он поморщился, когда серебристый локон защекотал его, но даже для того, чтобы его убрать, не захотел отпустить женщину, лежащую у него на груди.
Дориан не знал, как долго они так молчали, но за это время луна успела переместиться с одной стороны окна на другую. Их дыхание замедлилось, и маленькие уколы озноба заставили его подумать о том, чтобы укрыться. Но для этого надо было шевельнуться, а мысль о том, чтобы расстаться с ее кожей даже на миг, была невыносимой. Кроме того, он был почти уверен, что жена заснула, и был готов замерзнуть до смерти, чтобы не потревожить ее.
Как только он прожил без нее два месяца? Как пережил семнадцать лет сущего ада? Как будто волокна, из которых было создано его тело, требовали ее близости, чтобы функционировать.
Сегодня он не терпел ее прикосновения – он наслаждался ими. Она была совершенно права. Фара не могла быть испорчена – она слишком чиста, чтобы ее коснулась его тьма. Больше того, он стал чувствовать себя менее гадко, как будто некоторые трещины в его душе оказались зашитыми ее руками.
