Стефан привычно грозит ему кулаком, потому что традиция есть традиция, время от времени надо грозить. Говорит:
– Если хочешь получить в глаз, давай слезай оттуда. Я за тобой по потолку гоняться не стану, мне лень.
– А драться тебе, значит, не лень?
– Лень – не то слово, – зевает Стефан. – У меня вообще уже два часа как начался отпуск, я даже приказ подписал. Так что сегодня самообслуживание. Сам возьмешь мою руку, сам куда надо приложишь. Ты сильный, ты справишься. Я верю в тебя.
Стефан еще долго мог бы продолжать в том же духе, говорить ему совершенно точно не лень, чай, не мешки ворочать, но тут его наконец перебивает нестройный хор: «Какой отпуск?» – «У тебя отпуск?!» – «В каком месте надо было смеяться?» – «Это как?»
Только Кара сохраняет полную невозмутимость. Но не потому, что ее ничем не проймешь. Просто она свою партию уже отыграла днем, сразу после обеда. Стефан ей первой сказал, что она теперь остается за старшую – дня на три. Ну, может быть, на неделю, или на пару недель, но совершенно точно не дольше, чем до Нового года. Хотя отпуск такое дело, никогда не знаешь заранее, в какой момент он закончится. И где ты при этом себя обнаружишь. И кем… Эй, с каких это пор ты шуток не понимаешь? Три дня, и точка. Я уже купил обратный билет.
Вот тогда она тоже вопила: «Какой отпуск? У тебя отпуск?! Это как? Вообще не смешно!» – не начинать же все заново. От повторений никакой радости, Нёхиси правильно говорил.
– Самый обыкновенный отпуск, – пожимает плечами Стефан, наслаждаясь произведенным эффектом. – Что ж я, не живой человек? Желаю совершить на досуге увлекательное туристическое путешествие. Я даже чемодан уже купил.
– Какой еще чемодан? – трагическим голосом спрашивает Альгирдас из Граничной полиции, до сих пор флегматично истреблявший суп, потому что перед этим наяву на границе двенадцать часов дежурил и устал как собака, а проголодался, как целая стая ездовых собак. Но перспектива надолго утратить начальство его изрядно взбодрила. Все равно как если бы по городскому радио объявили, что начался Рагнарёк.
– Черный, – отвечает ему Стефан. – Пятьдесят пять на сорок на двадцать три, согласно требованиям авиакомпании к размерам ручной клади. Совершенно обычный, миллионы таких. Я сперва хотел купить синий в оранжевых розах, на него как раз была отличная скидка. Но передумал в последний момент.
– Вот это ты зря, – раздается укоризненный глас с потолка.
– Сам в шоке. Такого консерватизма я от себя не ожидал.
– Ну, может, оно и к лучшему, – утешает Стефана Нёхиси. – С тобой и так-то все сложно. Куда тебе розочки еще.
А Тони, решительным жестом отставив в сторону миску, идет к буфету и достает оттуда небольшую бутылку из непрозрачного, словно бы дымного стекла. И объясняет затаившей дыхание аудитории:
– Это настойка на сердце странника, который счастлив вдали от дома, но все равно стремится вернуться домой. Как знал, что однажды эта штука здорово пригодится. Хотя даже не подозревал, при каких обстоятельствах и кому.
– Ты серьезно? – удивляется Стефан. – Вот это, я понимаю, действительно выпивка к случаю! А как ты ее замутил? Только не говори, что прирезал какого-нибудь туриста ради его вкусного и полезного сердца, исполненного возвышенных чувств. При всем моем уважении к человеческим жертвоприношениям, практиковать их без крайней необходимости я бы не рекомендовал.
– Да зачем мне кого-то резать? – удивляется Тони. – От живых людей тоже бывает польза. Когда наша Жанна в феврале уезжала на месяц в Индию, я дал ей пустую бутылку. Попросил всюду носить с собой, лучше за пазухой, но, на худой конец, можно и в рюкзаке. Честно говоря, совершенно не был уверен, что из этого выйдет хоть какой-нибудь толк, однако он вышел. Жанна, конечно, ангел: бутылку не потеряла и не разбила, даже не выбросила в сердцах. А честно повсюду таскала, еще и спала с нею в обнимку по ночам. Мало кто согласился бы ради чужого каприза так хлопотать!
Тони разливает настойку по рюмкам и спрашивает Стефана:
– Слушай, а самолет с тобой на борту вообще нормально взлетит?
– А почему бы ему не взлететь? – удивляется тот.
– Ну черт тебя знает, из какой материи ты состоишь, – неуверенно говорит Тони. – Вдруг ты самим фактом присутствия гравитацию уменьшаешь? Или, наоборот, увеличиваешь? Или как-нибудь изменяешь ход времени? А в самолете приборы точные, ты же им небось все расчеты собьешь.
– Ай, не выдумывай, – отмахивается Стефан. – А то со мной договориться нельзя! В жизни ни с кем по пустякам не собачился, тем более, с посторонними приборами. Какая материя им нужна для полета, из такой и буду состоять.
– Да тебя вообще через досмотр не пропустят! – с эсхатологическим восторгом предрекает глас с потолка.
– Чего это вдруг не пропустят? Я не жидкий, не острый, не ядовитый. И не взрывоопасный… не в том смысле взрывоопасный, чтобы это помешало пройти досмотр.
– Психоделики тоже нельзя проносить на борт. А ты и есть психоделик. Хуже любого, прости господи, мухомора. Весь, целиком.
– Ну есть немного, – скромно соглашается Стефан. – Но я внимательно прочитал правила. Так вот, хорошая новость заключается в том, что вскрытие живым пассажирам перед посадкой не делают. И даже кровь на анализы не берут. Ты мне лучше скажи, что посмотреть в Берлине, если время свободное будет? Желаю отдыхать, как культурный человек.
– Так Бойса же! – по такому поводу пророческий глас наконец-то не просто доносится, а целиком, то есть вместе с прилагающимся к нему пророком, обрушивается с потолка. – В музее Hamburger Bahnhof как раз его до фига! Ужас как интересно, что ты там своими глазами увидишь. И как потом будешь выкручиваться, пытаясь человеческими словами это пересказать.
– Да уж как-нибудь выкручусь, – ухмыляется Стефан. – Теперь главное вокзалы не перепутать. А то буду потом расписывать, какие у твоего Бойса отличные получились скорые и пригородные поезда.
Стефан
Телетрап не подали, пассажирам пришлось выходить на взлетное поле, где их поджидал автобус; в принципе, неудобно, но Стефан этому только рад, потому что, спустившись с неба, сразу ступить на землю, а не на пол в зале прилета – достойное, вежливое поведение. Красивое начало знакомства. Если бы не полагался на случай, а сам планировал встречу, организовал бы ее именно так.
Ну, здравствуй, думает Стефан, опуская правую ногу на влажный от недавно прошедшего дождя бетон так осторожно и бережно, что это уже называется «ласково». Потом ставит левую – вроде бы рядом с правой, но почему-то на плитку, или брусчатку, или как там на самом деле правильно называется это покрытие, черт его разберет.
Оглядевшись, Стефан даже не то чтобы с удивлением, скорее просто с искренней благодарностью обнаруживает, что от толкотни в автобусе он избавлен. И кружить с чемоданом по зданию аэропорта, постепенно приближаясь к заветному выходу, не придется: он уже и так снаружи стоит. Сам ничего ради этого немудреного, а все-таки чуда не сделав, даже толком его не захотев, потому что у Стефана есть твердое правило – в любой непонятной ситуации сперва осмотреться, принюхаться, разобраться, как тут все устроено, а уже потом начинать чего-то хотеть. Или, наоборот, не хотеть.
