По идее, ей должно было здорово полегчать. Когда сдаешься, признаешь, что ошиблась, и себя за это прощаешь, сразу становится легче. По крайней мере, так говорят, Цвета пока не пробовала. Никогда еще не сдавалась и не признавала ошибок. Как-то просто не надо было до сих пор.
В общем, считается, что должно полегчать, но Цвете не полегчало. Потому что она заранее знала, чем все это кончится. «Сейчас еще тут постою, – мрачно думала Цвета, – пожалею себя, и все равно никуда не пойду, потому что концерт в субботу, и я обещала Симону… то есть себе обещала его не подводить. Ну, сама дура, что тут скажешь. Но я – такая, – думала Цвета. – Если сбегу до концерта, это буду уже не я, а какая-то чужая противная неблагодарная безвольная тетка. Совсем не таких я ждала перемен!
Ладно, – сказала себе она. – Концерт в субботу, сегодня вторник. И этот паршивый вторник почти закончился. Значит, осталось всего-то четыре дня. А потом объясню Симону, что не рассчитала силы, поблагодарю, попрощаюсь по-человечески и уйду».
Вот теперь ей и правда стало гораздо легче. Потому что этот сценарий выглядел достоверным и вполне выносимым. «Четыре дня – это же действительно мало. Быстро пролетят. В ночь с субботы на воскресенье уже буду дома. В понедельник всех обзвоню и сразу впрягусь в работу, чем больше ее скопилось, тем лучше, все беды лечатся так. За это и выпьем», – весело подумала Цвета и поняла, что выпить сейчас действительно не помешало бы. Немного, под веселый дружеский разговор. Даже достала телефон, чтобы позвонить Симону, который сейчас где-то сидит с ребятами, спросить: «А хочешь, я к вам приду?» В самый последний момент передумала. Вспомнила, что морда зареванная. Сколько ни умывайся, глаза теперь еще долго будут красные и опухшие, все, чего доброго, станут расспрашивать, что случилось; в общем, не надо к ним в таком виде идти.
Однако выпить ей и правда хотелось. Даже не ради состояния опьянения, а осуществить ритуал: я праздную, следовательно, мне есть что отпраздновать. И после этого наконец-то поверить, что избавление близко, а поражение – не поражение, просто опыт. Будем считать, месяц в очень странном санатории провела.
Сравнение с санаторием насмешило Цвету и придало ей не то что храбрости, скорей куража. Решила: сейчас зайду в какой-нибудь бар, пропущу стаканчик, заодно в туалете умоюсь. А там поглядим.
Цвета уже бывала здесь в барах – чаще всего с Симоном, однажды выпила пива с Йонасом, ну и со всей большой компанией пару раз. И у нее сложилось впечатление, что на Другой Стороне женщины в одиночку по барам не ходят. Во всяком случае, она тут еще не видела, чтобы какая-нибудь тетка зашла в бар одна, без спутников. С кавалерами или с подружками – сколько угодно, а в одиночестве – никогда. Даже спросила Симона: это что, запрещается? К тому моменту она как раз успела понять, что на Другой Стороне существует великое множество как официальных, так и неписаных, но общеизвестных запретов, регламентирующих поведение, часто настолько абсурдных, что хоть убейся не угадаешь, что еще эти странные люди придумали друг другу не разрешать. Симон тогда только плечами пожал: да нет, конечно. А почему не ходят? Ну, наверное, просто не хотят. Мало кому нравится выпивать в одиночку, скажешь, нет?
Тут не поспоришь, конечно. Тем не менее, одинокие мужчины часто бывали в барах, а женщины без спутников – нет. Дома Цвете в голову не пришло бы наблюдать и подсчитывать, никогда не обращала внимания на подобную ерунду, но на чужой территории, поневоле начинаешь держать ухо востро. У Цветы с первого дня создалось впечатление, что на Другой Стороне к женщинам относятся странно. Как будто все люди как люди, а женщины все-таки не совсем. Вроде ничего неприятного не происходит, никто тебе грубостей не говорит, ниоткуда не прогоняют взашей, ничего открыто не запрещают, а все равно чувствуется этакое снисходительное пренебрежение, как если бы в школе тебе заранее, автоматом поставили тройки по всем предметам, ни разу не проверив тетрадки и не вызвав к доске.
Симон говорил ей на это: ты себя не накручивай. Раньше здесь так действительно было, но с тех пор все сто раз изменилось, уже давным-давно никто девчонок не обижает; ну, может, в атмосфере какая-то память об этом осталась, а ты чуткая, все улавливаешь. В общем, забей.
«Ладно, – думала Цвета, пока шла по улице, оглядываясь по сторонам, – по идее, Симону должно быть видней. Он так давно живет на Другой Стороне, что уже практически свой, все здесь знает, все понимает. Может, я и правда просто себя накручиваю? А может, тут не только к женщинам, а вообще ко всем так относятся? Пока наглядно не докажешь обратного, по умолчанию считается, ты – так себе человек? А кстати, похоже на правду. Вот еще почему мне с ними так тяжело! Мы-то дома сперва очаровываемся практически любым незнакомцем, а уже потом разбираемся, кто перед нами, а здесь поступают ровно наоборот. Ладно, какое мне дело. В субботу сыграем, уйду домой, и ноги моей здесь больше не будет. Пусть и дальше сидят с кислым видом и ставят друг другу тройки, а я лучше дома снова в отличницах похожу. Вот за это и выпьем!» – подытожила Цвета. И решительно перебежала дорогу, потому что на противоположной стороне улицы призывно подмигивал веселыми желтыми фонарями вход в какой-то совершенно по-домашнему уютный, как ей показалось из-за теплого леденцового света в окнах, бар.
Вроде сама решила зайти в этот бар, он ей понравился, как мало что нравилось на Другой Стороне, но на пороге Цвету натурально обожгло беспричинным паническим ужасом: что я делаю? Зачем? Почему добровольно иду поздно вечером в опасное место, где сидит куча пьяных незнакомцев? А вдруг они начнут ко мне приставать? Или ограбят? Отнимут мою трубу! Я же совсем не умею драться! В драке мне могут выбить передние зубы, и как я тогда буду играть?
Все это было так абсурдно, настолько противоречило Цветиному характеру, здравому смыслу и даже фактам – Другая Сторона может сколько угодно бесить, но, при всех ее недостатках, здесь живут цивилизованные мирные люди, какие могут быть ограбления с выбитыми зубами? откуда взялся в голове этот бред? – что Цвета испугалась еще больше, теперь уже за свой рассудок. Впервые в жизни всерьез. «Вот так живешь, думаешь, что у тебя иногда сдают нервы, ничего страшного, на Другой Стороне это совершенно нормально, надо взять себя в руки, пройдет, и вдруг – хлоп! – сходишь с ума, без шуток, по-настоящему, так что доктора из Бархатной Рощи не вылечат. А может, все-таки вылечат? – неуверенно подумала Цвета. – У нас хорошие доктора».
Успокоилась она так же внезапно, как перед этим перепугалась. Весь этот ужас только пересказывать долго, а на самом деле уместился максимум в пару секунд. Цвета настолько пришла в себя, что даже сойти с ума больше не боялась, только думала удивленно: боже, какие же глупости иногда в голову лезут! Все-таки у меня слишком буйное воображение. И нервы совсем не такие крепкие, как мне дома казалось. Теперь понятно, почему меня послали подальше, когда хотела завербоваться в Мосты. Граничная полиция хорошо разбирается в людях. А люди в себе, получается, нет.
«Тем более, надо что-нибудь выпить, – решила Цвета. – Чтобы весь этот бред окончательно и бесповоротно выветрился из головы».
