Уселась на табурет за стойкой, бармен адресовал ей неприязненный кислый взгляд. «Ну да, – насмешливо подумала Цвета, – по вашим меркам я совсем не красотка, я уже в курсе. Ну и сами, дураки, виноваты, что видите только поверхность, форму и совсем не чувствуете внутреннего огня, который – главное в человеке. Мне-то все равно, я сюда не романы крутить пришла. Но вам же самим от этого хуже. Столько красоты упускаете! И ладно бы только одной красоты».
Но перевоспитание населения Другой Стороны или хотя бы отдельно взятого бармена совершенно точно не являлось ее задачей. Поэтому Цвета тоже скорчила кислую морду и заказала коктейль, не задумываясь, не выбирая, просто ткнув наугад в длинный список. Получила набитый колотым льдом стакан с, как ей сперва показалось на вкус, чистым апельсиновым соком. Но, справедливости ради, уже после второго глотка поняла, что ошиблась. От сока не расслабляются все мышцы разом, и не кружится голова. Это оказалось так неожиданно и приятно, что Цвета чуть не рухнула с табурета – хотела на спинку откинуться, а спинки-то и нет. Полезла в карман за сигаретами; она почти не курила, но под выпивку – самое то. Бармен заметил, как она чиркает зажигалкой, и сказал очень сухо, почти сердито: «В баре курить запрещено». Цвета смутилась и одновременно разозлилась – вечно я забываю, что здесь не только в кофейнях, но и в барах нельзя курить! На Другой Стороне столько нелепых, бессмысленных, унизительных правил, явно придуманных с единственной целью еще больше испортить людям и без того непростую здешнюю жизнь, что они просто не помещаются в нормальной человеческой голове.
Не извиняясь, спрятала зажигалку, допила залпом крепкий коктейль. Положила на стойку десятку, дождалась сдачи, просто из принципа, чтобы ни копейки этому кислому типу не оставлять, и вышла на улицу. «Хорошо посидела в баре! Отлично провела вечер! Нет слов, – мрачно думала Цвета, оглядываясь по сторонам в поисках какой-нибудь уличной скамейки, на худой конец, удобного подоконника или, чем черт не шутит, пня. – Если уж я в кои-то веки захотела покурить с комфортом, будьте уверены, покурю!»
Во дворе, окруженном кованой высокой оградой, увидела столы и стулья, сваленные в кучу и обмотанные цепями – видимо, летом это открытая веранда при баре, а теперь закончен сезон. «Ладно, договорились, это меня устроит!» – решила Цвета и, не раздумывая, полезла через забор.
Не сказать, что у Цветы была хорошая подготовка, в последний раз она лазала через заборы, когда училась в начальной школе, так что, по идее, могла сорваться, пораниться или порвать пальто. Но злость и коктейль сделали свое дело, Цвета легко перемахнула через ограду, не помешал даже футляр с трубой. Уселась там на груде скованных стульев – не сказать, что удобно устроилась, зато смешно – закурила и поняла, что жизнь наконец-то снова ей по-настоящему нравится. Не как дома привыкла, но все равно хорошо. Великое все-таки дело – мелкое хулиганство, нарушение глупых правил, попрание никому не нужных дурацких основ. Всего-то и нужно оказалось для счастья – без спроса вломиться в запертый двор.
Вдохнула полной грудью холодный осенний воздух, подумала: как хорошо! – но вместо того, чтобы улыбнуться, вдруг снова заплакала. От облегчения, от обиды, от внезапно открывшейся ей гармонии чужого враждебного мира, от клокочущего в крови коктейля, оттого, что рано или поздно придется выбираться из-за этой дурацкой ограды, а у нее уже вышел кураж, и оттого, что папа давным-давно умер, и ему не расскажешь, а значит, не расскажешь вообще никому, как однажды сидела пьяная ночью на Другой Стороне за решеткой, на скованных цепью стульях и одновременно на руинах собственной – ладно, предположим, не жизни, а всего лишь одной, но самой главной мечты.
– Эй, вы чего ревете? – спросил из темноты мужской голос.
– Потому что могу! – рявкнула Цвета и сама же первая рассмеялась сквозь слезы.
– Аргумент, – согласился голос. – Вы крутая. Я тоже так хочу.
Цвета опомниться не успела, как источник голоса, оказавшийся высоченным мужиком, одним прыжком перемахнул через кованую ограду, уселся рядом с ней на перевернутый стол и заплакал так горько, словно только что осиротел.
– Эй, вы чего? – ошеломленно спросила Цвета, инстинктивно прижимая к себе футляр с трубой, потому что явно же сумасшедший. Черт знает, что от такого ждать. А она с ним, можно сказать, заперта в одной клетке. Вряд ли выйдет удрать.
– За компанию, – ответил незнакомец, жалобно шмыгнув носом. Всхлипнул в последний раз, вытер рукавом мокрые щеки и сказал совершенно спокойно, тоном гурмана, распробовавшего новый деликатес: – Действительно очень неплохо. Освежающее ощущение. Надо его запомнить и время от времени повторять.
Он был похож на разбойника с большой дороги, как их показывают в кино. Хотя топором не размахивал и одет был прилично. Но с такой хищной рожей, пылающим взглядом и перекошенным от внутреннего напряжения ртом, что топора и не надо. Он сам – топор.
– Вы совсем псих, – обреченно заключила Цвета.
– Приятно слышать, – улыбнулся тот.
Улыбка у разбойника оказалась совершенно обезоруживающая. С трогательными ямочками на щеках. И он сразу перестал казаться разбойником. Скорее уж добрым ангелом, сбежавшим на выходные с небес.
– На самом деле вы мне безбожно льстите, – добавил он. – Псих-то я псих, но сегодня какой-то до смешного нормальный. Сам удивляюсь. Тихий, мирный и всем довольный, как слон.
Хренассе – «до смешного нормальный». А ненормальный тогда будет какой? – подумала Цвета, и незнакомец ответил на ее мысли, словно она высказала их вслух:
– Ну слушайте, а что было делать? Иду и вдруг вижу: такая хорошая гостья с изнанки сидит и ревет. Непорядок! Ну я и утешил, как мог. По-моему, отлично у меня получилось. Вы больше не плачете. Я вроде тоже. Добро победило зло!
«“Гостья с изнанки”? – изумилась Цвета. – Это же он про меня сказал: “гостья с изнанки ревет”? Это как?! Что он имеет в виду? Может, это просто метафора? Цитата откуда-нибудь? Здесь же про нас никто не знает! Даже не могут такое вообразить. Симон говорил, про Эту Сторону лучше никому не рассказывать, даже самым близким друзьям, если вдруг заведутся. И не потому, что великая тайна, которую надо оберегать, а просто никто не поверит. С точки зрения местных, другая реальность у них под боком – самая глупая чушь, какую только можно придумать. Если проговоришься, сочтут тебя душевнобольной, в лучшем случае, станут смотреть, как на дурочку-фантазерку, которую нельзя принимать всерьез.
Но наши-то, – вспомнила Цвета, – на Другой Стороне часто бывают. Мы с Симоном не одни такие дураки. Десятки контрабандистов каждый день туда-сюда бегают. И какие-то сотрудники Граничной полиции постоянно дежурят здесь. Вот я бы совершенно не удивилась, если бы оказалось, что этот тип из Кариного отдела. Они же там с прибабахом все».
– Так вы, что ли, тоже наш? – наконец прямо спросила Цвета. – Тогда понятно…
– Что именно вам понятно? – снова улыбнулся тип с разбойничьей рожей. И снова волшебным образом преобразился, хоть обниматься с ним лезь.
