Валентин улыбается, оценив сравнение. Надо же, как точно все ловит. А с виду – вполне обычный. Нормальный человек Этой Стороны. В смысле, не какое-нибудь затаившееся среди людей волшебное существо. И даже не древний жрец, тех-то сразу видно. То ли школу прошел хорошую, то ли просто сам таким уродился. Интересный мужик этот Валентин, думает Стефан и отдает Валентину бутылку, натурально отрывая ее от сердца. Неохота, но надо делиться. Не настолько я демон, чтобы по-хамски все выжрать в одно лицо.
– У нас тут… – объясняет ему Валентин; дальше следует не до конца понятный Стефану образ. Что-то вроде «добровольной народной дружины», но не совсем. Но по сути-то ясно: горожан достали Незваные Тени, да и жалко стало гостей с Другой Стороны, которых ждет такая незавидная участь. К ним же наверняка дети толпами забираются, вот уж кого хлебом не корми, дай перелезть забор, тайком проникнуть в запретные чужие владения и поискать там призраков, или хотя бы старинный клад. В общем, местные – те, кто в теме, – однажды собрались, договорились и теперь дежурят на границе по очереди, возвращают гостей домой. Ну и сами на Другую Сторону регулярно ходят, конечно. Чего ж не ходить, если Проход открыт.
«Вот интересно, как вы с Другой Стороны домой возвращаетесь?» – думает Стефан.
– Да какие проблемы? – удивляется Валентин. – Какой дорогой туда ушел, такой и обратно вернулся. У нас каждому совершеннолетнему горожанину полагается ключ от замка.
«А если кто-то уснет на Другой Стороне и память утратит? – думает Стефан. – Или, упаси боже, за пределы Граничного города усвистит? Другая Сторона жадная, любит вашего брата присваивать. У вас есть что-нибудь вроде Маяка?»
– Ну так на то и правила техники безопасности, составленные многими поколениями путешественников, – говорит Валентин. – Не совсем же мы дураки, чтобы пренебрегать правилами… Хотя, – неохотно добавляет он, – чего только порой не случается. Все люди разные. Некоторым просто нравится нарушать правила. Я сам по молодости несколько раз нарушал.
Вот сейчас Стефан понимает буквально каждое его слово. Без сомнений, натяжек и вольных интерпретаций. Просто тема такая важная. Хочешь не хочешь, а надо все понимать.
– У нас нет настоящего Маяка, как у вас, на востоке, – продолжает объяснять Валентин. – Насколько я знаю, во всем мире больше ничего подобного нет. Никто не сумел такую странную штуку построить, а ваши сумели. Все-таки именно в ваших краях в Эпоху Исчезающих Империй был самый великий хаос и самые могущественные жрецы. Зато у нас есть Дита. Дита живет в Берлине, на Другой Стороне. Наши приходят к ней, когда попадают в беду. Так всегда получается: если попал в беду, рано или поздно обязательно придешь к Дите, даже если о ней не знаешь. Ноги сами в ее бар принесут. А дальше Дита уже разберется. Возьмет за руку и отведет домой.
«Вот это действительно интересно, – думает Стефан. – Что за Дита такая прекрасная? И почему меня вчера ноги к ней сами не принесли?»
– Так тебе же не была нужна помощь, – объясняет ему Валентин. – Ты сам отлично справляешься. А Дита – для помощи. Но ты все равно к ней зайди. Я уверен, Дита обрадуется. Она таких, как ты, любит. Я тебе расскажу, как ее найти.
Стефан, конечно, привычно думает: да ладно, зачем рассказывать, а то я сам не найду. Но тут же мысленно отвешивает себе затрещину за несвоевременный приступ гордыни – я не на своей территории, и времени мало, хрен его знает, что там за Дита, может, у нее с городом договор чужаков без особой надобности близко не подпускать? – и говорит вслух, то ли вспомнив нужные слова, то ли просто выудив их из воздуха:
– Заг, битте. Пожалуйста, расскажи.
Дита
Дита никогда не открывает бар раньше пяти, но зайти к ней можно в любое время, достаточно в окно постучать.
То есть правда, в любое время можно прийти, постучаться, и Дита откроет, хоть в семь утра. Если Дита при этом спит, не проблема, откроет, не просыпаясь. Дите нравится впускать в свои сны посторонних и смотреть, что из этого выйдет; никогда не угадаешь, кто как себя поведет в чужом сновидении. Вот правда, действительно никогда.
Если Диты при этом нет дома, получается еще веселей: Дита открывает гостю из недавнего прошлого или ближайшего будущего, смотря когда дел и народу вокруг было или будет поменьше, чтобы не мешали спокойно поговорить. Дите развлечение, а гость потом еще долго не может понять, как ухитрился выйти из бара за два часа до того, как вошел. Или, наоборот, заглянуть ненадолго в обед, поболтать пять минут, даже кофе не выпив, и выйти глубокой ночью. Последний вариант обычно чреват неприятностями: всех подвел, везде опоздал, телефон был вне зоны обслуживания, коллеги и близкие на ушах, тебя уже успели трижды выгнать с работы и мысленно похоронить десять раз. Пытаешься объяснять, что случилось, не верят; да и сам не особо веришь себе.
Когда Диту начинают расспрашивать, что за дурные шутки порой с ее баром время творит, или, наоборот, это бар черт знает что вытворяет с временем и всем остальным, Дита только пожимает плечами: «Ничего не поделаешь, такое уж тут странное место. Если вам не нравятся необъяснимые происшествия, лучше вовсе сюда не ходить».
Дита всегда говорит правду – не всю, конечно, ровно столько, чтобы отстали. Никогда не врет, не выкручивается и не сочиняет утешительных небылиц, хотя еще как могла бы, фантазия у нее будь здоров. Просто от вранья автоматически уменьшается сила всякого слова, а Дите такого точно не надо. Ей бы лучше наоборот. Потому что пока силы Дитиных слов редко бывает достаточно для осуществления замыслов. Без плясок с бубнами – «пляски» это просто метафора, с бубнами Дита отродясь не плясала, она современная женщина, горожанка до мозга костей и совсем не поклонница этники – в общем, без дополнительных усилий особого толку не будет, от одной говорильни мало что интересного произойдет.
Иногда Дита думает, что надо было назвать честно свой бар «Странное место»; предупрежден, значит вооружен. А чтобы не выглядело совсем уж банально, можно по-русски: «Strannoe Mesto», – так и написать. Или по-сербски «чудно», или, например, по-венгерски, чтобы никто ничего не понял. Или вообще на урду. Смешная идея – простыми человеческими словами, крупными буквами всему миру правду о себе рассказать.
Но Дите лень заказывать вывеску. Это же целое дело! И что бар у нее вообще без названия, ей до сих пор по душе. И самому бару пока не надоело быть безымянным местом. Значит, оставим как есть, – вот о чем лениво думает Дита, пока караулит кофе, который варится на плите. В баре, конечно, есть аппарат, но Дите кофе из машины не нравится. И френч-пресс ей не нравится, и, тем более, фильтр, и все эти новомодные приспособления для издевательств над благородным напитком, и даже итальянская мока
[20], которую все нахваливают, типа такой отличный крепкий кофе в ней получается, а на Дитин вкус, гадость ужасная, горький яд.
Поэтому Дита варит кофе на плите, в старой кастрюльке. «Давно, конечно, пора нормальную посуду купить, бывают такие медные, как их – турка? – да, турка, – думает Дита. – Красивая штука, вот такую бы мне».
