– Ну так, местами, – скромно согласился Стефан. И достал крепчайшие ароматные сигареты из обрезков сигарного табака. Потому что хорошая дымная жертва ни в каких обстоятельствах лишней не будет. Ну и если уж оказался в таком удивительном баре, где до сих пор не запретили курение, глупо, почти преступно было бы не закурить.
Сидел, разглядывал Дитиных клиентов. Публика оказалась не особо оригинальная, видывал он компании и попестрей. В основном, местные жители, плюс трое гостей с Этой Стороны; судя по тому, как держатся, не в беду попали, а просто в гости зашли. Под потолком дремлет призрак – очень старый и совершенно безобидный, из тех, кто бескорыстно любит подслушивать разговоры, поэтому старается держаться поближе к живым, но при этом никому не показывается, не завывает, не беспокоит, держится скромно, чтобы не вздумали изгонять. Один по-настоящему интересный мужик, такие редко встречаются, по происхождению, что называется, «вымышленный друг». То есть не родился у человеческой женщины, а был придуман неизвестно кем и при каких обстоятельствах, но скорее всего, одиноким ребенком, или, к примеру, писателем, иногда бывает и так. А потом каким-то образом овеществился, отделился от выдумщика, с тех пор живет вполне обычной человеческой жизнью, и сам совершенно уверен, что такой же, как все люди вокруг. По опыту Стефан знает, что таких лучше не трогать, не рассказывать им об их настоящей природе. Пользы от этого мало – ну выдумали, и что теперь с этой информацией делать? подружкам хвастаться? – а риск развоплощения довольно велик.
Выдуманный мужик, кстати, ушел из бара первым, и десяти минут не просидел. И это закономерно, выдуманные люди – самые чуткие. Какой бы им ни придумали в свое время характер, вольнолюбивый, строптивый, гордый, но сама их природа требует повиноваться чужим невысказанным желаниям, а со своей изначальной природой мало кто может совладать.
Впрочем, остальные клиенты тоже недолго сопротивлялись Дитиной воле. Поднимались и уходили один за другим. Стефан слышал, как они прощаются с хозяйкой, шутят, смеются, что-то ей обещают, желают хорошего вечера; в общем, все прошло как по маслу, и минут через сорок они с Дитой остались в баре одни.
– Ну теперь рассказывай, откуда ты взялся, такой прекрасный, и зачем по мою душу пришел! – потребовала Дита, придвинув стул и усевшись напротив.
– Долго рассказывать, – усмехнулся Стефан. – Тем более, если ты старый жреческий не учила. Где ж я тебе возьму подходящие слова про себя? Нет уж, мы проще сделаем. Иди-ка сюда.
С этими словами встал, ухватил Диту, обалдевшую от такой фамильярности, в охапку, поднял со стула, обнял и принялся легонько постукивать по спине. Дита дернулась, пытаясь высвободиться, Стефан сказал:
– Эй, расслабься, не надо со мной воевать. Все равно ни хрена не получится, только зря кучу сил потратишь. Это я не по-хамски к тебе пристаю. И поколотить не пытаюсь. Это просто такой доверительный разговор.
Еще раз стукнул, и снова, и снова, как будто Дита была не человеком, а бубном – собственно, сейчас и была – сперва осторожно, неторопливо, стараясь поймать нужный ритм, подходящий для них обоих, это всегда самое интересное, когда начинаешь налаживать диалог, но и самое трудное. Впрочем, с Дитой получилось легко. Хорошая все-таки девочка. И в теме, хотя бы отчасти. И в доску своя.
Когда шаману удается найти общий ритм с другим существом, границы между участниками диалога стираются, и это дает возможность узнать о другом – все, не все, а сколько в тебя поместится. Чем больше, сильнее и опытнее ты сам, тем больше узнаешь. Но совсем без добычи никто не останется. Хоть что-нибудь из этого разговора да унесет.
«Поразительная девчонка, – думал Стефан, обнимая Диту. – Такая же, как я сам, только совсем молодая и пока что неопытная. Первой сотни лет еще не прожила. Но наглости ей точно не занимать. И храбрости, и ума, и удачи. Может, вырастет еще и покруче меня. В жизни у людей ничему не училась; я и сам всегда хвастаюсь, что у людей не учился, но все-таки мне помогли хоть с чего-то начать, сделать несколько первых шагов, да просто твердо, без тени сомнения знать, что быть колдуном – нормально, это не дурость и не фантазии, а хорошая профессия, приносящая хлеб и почет. А у нее и этого не было, потому что другая эпоха, современным в этом смысле гораздо труднее приходится – где они, те учителя. Весь человеческий мир говорит им слаженным хором: «Не дури, чудес не бывает, мало ли что показалось, шизофрения, гормоны, опухоль мозга, забудь, откажись, не надейся, живи как все нормальные люди, а лучше сразу ляг и умри». Но эта девчонка еще в детстве просекла, что можно говорить не с людьми, а с землей, водой, облаками и звездами, с «небесными духами», как она их себе представляла, словом, со всем миром сразу. И, чего почти никогда не умеют дети, держать это в тайне, ничем себя ни разу не выдать, ни родным, ни подружкам ни слова не рассказать. И у нее понемногу что-то начало получаться; на самом деле, почти у всех, кто пытается говорить с этим миром, хоть что-то да получается. Мир нам достался дружелюбный, общительный, а собеседников у него нынче мало, люди этого не умеют; естественно, мир высоко ценит всякого, кто с ним хоть как-нибудь говорит. Главное – голос иметь погромче. То есть силы побольше. А у девчонки ее – будь здоров. Ну и отлично все вышло. Жила себе и училась – у всего мира сразу, а не у бабки какой-нибудь, и не из глупых эзотерических книг. Правильно делала, реальность – лучший учитель, когда умеешь с ней говорить. А две реальности сразу – это уже, считай, в университет поступила. Предположим, на подготовительный курс».
– Ну ничего себе ты какой! – выдохнула Дита после того, как Стефан ее отпустил.
Принесла из бара бутылку виски, плеснула в стакан, выпила залпом, сказала:
– Теперь, пожалуй, не чокнусь от всего этого. Тебе налить?
Стефан отрицательно помотал головой:
– Не надо. Мне сейчас для дела полезно чокнутым еще какое-то время побыть.
– Да ладно тебе, – отмахнулась Дита. – Тоже мне чокнутый. Ты самый нормальный, кого я в жизни встречала. И при этом все равно круче всех.
– Ты, дорогая, тоже вполне ничего, – подмигнул ей Стефан. – Представляешь, я же был совершенно уверен, что ты родом с Этой Стороны! Поспорить бы мог на деньги, если бы желающие нашлись. Ну и продул бы. Наверное, потому, что ты совсем мелкой девчонкой туда забрела. И там уже повзрослела. Поэтому выглядишь, ощущаешься и звучишь как нездешняя. Интересные дела!
– Да, – улыбнулась Дита, – я рано попала на Эту Сторону. В тринадцать лет. Даже не могу сказать, что случайно, хотя не подозревала ни о какой изнанке реальности – откуда мне было такое знать? Но я ужасно, больше всего на свете хотела уйти туда, где нет людей, как вокруг, и никогда не стать такой, как они, не превратиться в работящую семейную женщину, не повзрослеть. Я тогда как раз научилась с землей договариваться, такими специальными шагами ходить, чтобы ей нравилось; в общем, стали мы с нашей землей дружить, и я постоянно просила ее увести меня в какое-нибудь волшебное место. Была совершенно уверена, что такое где-нибудь есть. Должно, обязано быть! И однажды земля действительно меня привела – на Эту Сторону. Так легко получилось, что я испугаться не успела, а потом поздно стало пугаться: уже пришла. А на Этой Стороне, сам знаешь, захочешь, особо не испугаешься. И все вокруг такие веселые, добрые, ласковые, особенно с непривычки, и дышится там легко, и все время хочется верещать от восторга. Я тогда еще была совсем наивная дурочка, сказок полная голова, решила, что попала в страну фей. И сперва ужасно удивлялась, что эти феи почти не умеют колдовать. Ну так, по мелочи, понемножку. Я сама к тому времени уже в сто раз больше могла! И они сразу решили, что я – самая великая ведьма в мире, специально пришла с Другой Стороны им во всем помогать. Носились со мной как с писаной торбой! Это было ужасно приятно. Но и грустно тоже. Мне-то хотелось встретить там старших, взрослых, великих волшебников, чтобы у них всему научиться. Что за страна фей такая, если тут самая главная фея – я?
