Немцами был вывезен сначала в г. Гомель и затем через Бобруйск в г. Минск, где находился в госпитале военнопленных в Пушкинских казармах до апреля 1942 г.
В апреле 1942 г. переведён в лагерь СС по улице Широкой в г. Минске.
В этом лагере пробыл до октября 1943 г.
В октябре 1943 г. был переведён в лагерь смерти ст. Собибур на р. Буг.
При коллективном побеге, организованном Александром Печерским, сбежал из лагеря и с октября 1943 г. по апрель 1944 г. находился в партизанском отряде им. Фрунзе, Сталинской бригады Брестского соединения сначала в должности пулемётчика, затем командира пулемётного отделения.
В апреле 1944 г. наше соединение соединилось с армией в р[ай] оне г. Камень-Каширский
[520] и я попал в 222-й армейский запасной полк 70-ой армии, где прослужил в должности командира пулемётного отделения до апреля 1945 г.
С апреля 1945 г. по май 1945 г. — в 199-й отдельной разведроте 165 дивизии — разведчиком.
С мая 1945 г. по май 1946 г. — в 314 гвардейском стр[елковом] полку старшиной пулемётной роты. 15 мая 1946 г. демобилизовался.
В сентябре 1946 г. поступил и в 1951 г. окончил Запорожский институт с[ельско]/хоз[яйственного] машиностроения, после чего был направлен на работу в г. Ворошиловград
[521] на завод им. «ХХ-летия Октября». К работе на заводе приступил 24 июля 1951 г. сначала мастером участка, затем ст[аршим] технологом цеха. В декабре 1953 года был направлен на работу в МТС. В должности начальника мастерских проработал в Стародубской МТС Брянской обл. до июля 1957 г.
В июле 1957 г. переехал с семьёй в г. Артёмовск Донецкой обл., поступил на работу в должности начальника тех[нического] отдела Артёмовского ремонтно-механического завода.
В настоящее время работаю главным инженером этого завода.
Женился в 1947 году. Моя жена Фаина Самойловна работает учительницей. Старшему сыну 14 лет, младшему — 3 года.
Некоторые эпизоды из моей жизни в плену
[522].
В госпитале военнопленных, несмотря на плохое питание и медицинское обслуживание, у меня быстро срослась кость раненой ноги. Когда в феврале 1942 г. началась эпидемия тифа, я уже передвигался по корпусу при помощи палочки. Порядок был такой: если раненый заболевал тифом, его переносили в другой корпус, а с того корпуса была одна дорога — на кладбище. Никакого там не было ухода, лечения. Когда я почувствовал, что заболел тифом, я старался это скрыть, на ногах перенёс тиф и, когда потребовался санитар для ухода за больными тифом врачами и фельдшерами, я согласился работать санитаром.
За месяц работы санитаром я поправился.
Ведь больные ничего не кушали и, поэтому у меня было вдоволь хлеба и баланды. В марте месяце была произведена телесная проверка всех врачей, фельдшеров и раненых госпиталя для выявления евреев. Нас, обнаруженных 70 человек евреев, перевезли в лесной лагерь и посадили в карцер. Это был погреб, состоящий из общего коридора, в котором горел свет и находилась охрана — из числа предателей Родины — и отдельных камер. В камере света не было. Кормили по сто пятьдесят грамм хлеба в день и через день литр баланды. Набили нас в камеры так много, что на другой бок поворачивались по команде и по очереди 3–4 человека лежали у других на ногах. Каждое утро охранники открывали двери, спрашивали: «Сколько мёртвых? Выноси», раздавали паек и опять закрывали. Кроме голода нас съедали вши, с которыми в темноте не было никакой возможности бороться. За неполный месяц, что мы пробыли в карцере, человек пять сошли с ума. Сошедшие с ума оставались в карцере пока умирали. Охранники нам говорили, что в результате ноты Советского правительства, немцы приняли решение пленных не убивать. Нас посадили, чтобы мы умерли с голода.
В апреле месяце нас, оставшихся в живых 30 человек, перевели в Минский концлагерь СС по улице Широкой.
Через месяц нас из этой группы осталось 7 человек. В Минском концлагере находились еврейские военнопленные, специалисты (сапожники, портные, столяры), переведённые в лагерь из Минского гетто; а также уклонившиеся от работы, взятые за подозрение в связи с партизанами люди разных специальностей
[523] национальностей.
Из лагеря брали на работу в разные организации г. Минска.
Порядки в лагере: кормили утром и вечером по 150 гр. хлеба, а на обед — баланда из нечищенной картошки. Заключённые стремились попасть на какую-либо работу. На работах «доставали» себе дополнительное питание.
За малейшую провинность беспощадно били плетками. Заключённых били комендант и его заместитель — немцы. Охранники из числа предателей (охраняли лагерь сперва предатели из литовского батальона, затем латвийского, а в 1943 г. — украинского) и также «старшие» из числа заключённых, которые также были «вооружены» плетками и использовали их на полную мощность.
На ночь бараки замыкались.
Первая работа, куда меня взяли, была «удача». Мы разбирали пришедшую в негодность мостовую одной из улиц Минска и тачками отвозили камень на обочину. Работа очень тяжёлая для измученных, слабых людей. Немец не «отдыхал» ни минутку — плетка все время была в работе. Бил за то, что принял от местных жителей кусок хлеба. Но жители Минска в основном через детей ухитрялись нам передавать то хлеба кусок, то варёных картошек.
Больше года я работал в одной из команд двора жандармерии. В этом дворе работало 6–7 команд — всего человек 100. Наша команда из 13 человек состояла из двух групп. 7 человек нас работало по пилке и колке дров. На дисковой пиле дрова резали, кололи и разносили по квартирам. Остальные 6 человек работали подсобными со штукатурами, печниками.
Другая команда из 25 человек работала грузчиками на большой продуктовой базе. В эту команду брали физически крепких парней.
Летом 1943 года эти ребята решили организовать побег. Они договорились с полицейским — украинцем, работавшим в жандармерии шофером на грузовой машине, погрузить на машину оружие, которое они каким-то образом добыли из немецкого склада (говорили, что на чердаке оружейного склада находился склад тары и, пробив потолок, они вытащили винтовки из склада), усадить их на машине и под видом перевозки на другую работу, вывезти из города. Во время обеденного перерыва я ушёл к товарищу кушать. Он работал с печником и сварил картошку. О готовившемся побеге я ничего не знал. Из нашей группы, работавшей по колке дров с командой грузчиков, был связан один человек. Он не отлучался из циркулярки и, оказывается, охранял оружие, хранившееся под дровами в сгоревшем здании, где работала наша группа.
