Мало-помалу настроение у Лиры поднималось. До сих пор она не до конца сознавала, что живет в постоянной тревоге, – но лишь потому, что тревога была разлита повсюду, в каждой частице мира. И вот теперь она рассеивалась, как тяжелые серые тучи, которые становятся все тоньше, разлетаются клочьями и, наконец, исчезают, открывая чистое, ясное небо. Лира почувствовала, что вся она, включая и отсутствующего Пана, становится на удивление легкой и свободной. А потом поймала себя на том, что размышляет о розах и Пыли. Улица внизу, под балконом, была насыщена Пылью до предела. Каждая человеческая жизнь порождала Пыль, а та, в свой черед, поддерживала и обогащала человеческие жизни. От нее все сияло, словно тронутое позолотой. Лира ощущала этот свет почти физически, и он принес с собой состояние, которого она не испытывала так давно, что успела совсем забыть, и даже немного насторожилась, когда оно пришло. Это была тихая убежденность, не требующая никаких доказательств, стоявшая за всеми случайностями и обстоятельствами, – убежденность в том, что все хорошо, все идет как надо. И весь мир – ее истинный дом, как будто ее берегут некие великие тайные силы.
Так она просидела целый час, забыв о времени, купаясь в этом новом, давно забытом настроении. А потом легла в постель и сразу заснула.
* * *
Пантелеймон пробирался на юг. И на восток. Точнее он сказать не мог. Он старался держаться у воды – бежать вдоль реки, по берегу озера или моря, неважно, лишь бы была возможность нырнуть и уплыть. Городов и деревень он избегал. Местность становилась все более дикой и безлюдной, и Пан понемногу сам дичал, как будто превращаясь в настоящую куницу. Забывая, что он человек.
Но на самом деле он был человек или, по меньшей мере, часть человека. И чувствовал себя так же, как Лира: несчастным, виноватым и невыносимо одиноким. Если он когда-нибудь увидит Лиру вновь, то побежит к ней со всех лап. А она – казалось ему – побежит ему навстречу, и наклонится, распахнув объятия, и они поклянутся вечно любить друг друга и никогда больше не разлучаться. И все станет так, как было когда-то давно… На самом деле Пан понимал, что не станет, что прошлое не вернуть. Но ему нужно было хоть за что-то держаться темными ночами, а кроме воображения, держаться было не за что.
Когда он, наконец, увидел ее вновь, был жаркий день. Она лежала в тени оливкового дерева и как будто спала. Сердце Пана подпрыгнуло, он рванулся к ней… но это, конечно, была вовсе не Лира. Незнакомая девушка на несколько лет младше – на вид ей было лет шестнадцать, с платком на голове и в странной пестрой одежде, явно с чужого плеча: что-то из того, что было на ней надето, выглядело дорогим и новым, что-то – нищенским и поношенным, что-то – чересчур большим, а что-то – не слишком маленьким.
Выглядела она уставшей, голодной и грязной. Прежде чем заснуть – или, может быть, во сне – она плакала: на щеках все еще блестели слезы. Она была родом откуда-то из Северной Африки. И еще… у нее не было деймона!
Пан осмотрелся по сторонам, очень осторожно и тихо. Потом внимательно оглядел девушку и убедился, что прав: деймона не было, даже крохотного, вроде мышки. Никто не прятался у девушки под боком, никто не жался к щеке, никто не прятался за головой, покоившейся на подстилке из пыльного мха.
Значит, она в опасности. Двигаясь совершенно бесшумно, Пан взобрался на оливу, под которой она лежала, и стал осторожно прыгать с ветки на ветку, пока, наконец, не поднялся достаточно высоко, чтобы оглядеться. Вдали поблескивало море, вокруг белела гора, на склоне которой росла эта олива, среди выгоревшей травы бродило несколько тощих овец… Овцы! Значит, где-то рядом может оказаться пастух. Но Пан не увидел больше никого, сколько ни вглядывался. Что ж… можно договориться с этой девушкой. Можно делать вид, будто он ее деймон, и тем самым хотя бы оградить ее от подозрений.
Спустившись с дерева, он устроился у ее ног и задремал. Вскоре девушка проснулась, медленно, с трудом села, начала протирать глаза – и, наконец, увидела Пана. Вскочив как ужаленная, она попятилась и выкрикнула что-то, но Пан не понял что. Впрочем, и так было ясно: она поняла, что он – деймон, а не просто зверек, и, не увидев рядом человека, испугалась.
Он встал и приветственно кивнул ей.
– Меня зовут Пантелеймон, – произнес он, стараясь говорить как можно более отчетливо. – Ты говоришь по-английски?
Девушка его поняла – и снова оглянулась вокруг, напрягая глаза и, наверное, думая, что еще не конца проснулась.
– Где твой… – начала она.
– Я не знаю, – быстро сказал Пан. – Я ищу ее, а она, скорее всего, ищет меня. А где твой деймон?
– Мы попали в кораблекрушение. Наша лодка затонула. Я сначала подумала, он погиб, но потом поняла, что этого не может быть. Ведь я все еще жива. Вот только найти его не могу. Как, ты сказал, тебя зовут?
– Пантелеймон. А тебя?
– Нур Худа эль-Вахаби.
Все еще пошатываясь от усталости, девушка медленно села.
– Все это слишком странно, – вздохнула она.
– Да. Но у меня было время привыкнуть. Мы расстались вот уже… э-э-э… не помню точно, но, кажется, очень давно. А твой корабль когда утонул?
– Позапрошлой ночью… или позапозапрошлой… не знаю… Вся моя семья – мама, сестренка, бабушка – все мы плыли на лодке, потому что надо было бежать от людей с гор… это был не корабль, просто лодка… Потом мы столкнулись с настоящим большим кораблем. И все попадали в воду, все до единого. Матросы с большого корабля пытались спасти нас, но меня и еще некоторых унесло течением. Я кричала, пока не сорвала горло, а мой деймон куда-то исчез, и было так страшно и темно, совсем ничего не видно! У меня уже все болело, и я думала, что наверняка утону, и тогда Джамаль тоже умрет, где бы он ни был… это было ужасно, просто ужасно! Но потом взошло солнце, и я увидела горы и поплыла к ним, а потом показался берег, и я плыла, плыла и все-таки добралась… а потом заснула прямо на песке. А когда проснулась, то поняла, что придется прятаться от людей… ну, на всякий случай… ты понимаешь…
– Да. Конечно. Лира, наверное, тоже прячется.
– Ее зовут Лира?.. Мне пришлось воровать. Эту одежду я украла. И немного еды. Но все равно очень хочется есть.
– Где ты научилась так хорошо говорить по-английски?
– Мой папа – дипломат. Когда я была маленькой, мы жили в Лондоне. Потом его направили в Багдад. Мы были там в безопасности, но потом пришли эти люди с гор. Многие от них бежали. Папе пришлось остаться, но нас он отправил.
– Кто такие эти люди с гор?
– Никто не знает. Они просто приходят с гор и… – Нур Худа пожала плечами. – Люди бегут от них, по крайней мере, пытаются. Едут в Европу, но куда именно… я не знаю. Хочется плакать, но я уже столько плакала, что никаких слез не осталось. Я даже не знаю, жива ли мама… и папа, и Айша, и Джида…
– Но твой деймон точно жив.
– Да. Где-то там… он все еще жив…
– Может, нам удастся его найти. Ты когда-нибудь слышала про Синий отель? Аль-Хан аль-Азрак?
