– Всякие дорогущие инструменты, расходующие колоссальные объемы энергии и занимающие не один акр? Да, пожалуй, было бы неплохо. Но я обхожусь тем, что нашлось у меня в лаборатории. Немного золотой фольги, несколько зеркал, яркий источник света, ну и еще кое-что по мелочи.
– И как, работает?
– Еще как работает.
– Когда мы с вами только познакомились, я помню, вы сказали Лире: мол, если люди будут думать, что вы пытаетесь превратить свинец в золото, то решат, что вы занимаетесь чепухой, и оставят вас в покое. Не станут выяснять, чем вы на самом деле занимаетесь.
– Вот именно.
– Значит, вы уже тогда искали это поле?
– Да. И вот нашел. А теперь пытаюсь выяснить, одинаковое ли оно повсюду или где-то сильнее, а где-то слабее.
– И вы всеми этими вещами пользуетесь, которые у вас тут собраны?
– У каждой свое применение.
– А что вы варите в этом чугунке?
– Я же сказал – суп.
И он поднялся, чтобы помешать варево, а Пан внезапно почувствовал, что очень устал. Кое-что он, конечно, выяснил, но не факт, что это поможет. А теперь предстоит обратный путь через весь Порт-Медоу и нужно будет снова спрятать блокнот, а потом – когда-нибудь – рассказать о нем Лире.
– Клавикула… – пробормотал он, стараясь запомнить, а Мейкпис добавил: – Адъюменти.
– Адъюменти, – повторил Пан. – Мне уже пора. Спасибо за объяснения. Приятного аппетита.
– Расскажи Лире, да поскорее, и возвращайтесь вместе.
Черная кошка-деймон встала и на прощанье коснулась носом его мордочки. Пан повернулся и выскочил в окно.
Глава 10. Комната Линнея
На следующее утро Малкольму в Дарем принесли письмо. Он открыл его прямо в привратницкой и увидел, что написано оно на официальном бланке: «Дирекция, Ботанический сад, Оксфорд».
Уважаемый мистер Полстед,
Вчера, во время вашего визита, мне следовало быть с вами более откровенной в том, что касается доктора Хассаля и его исследований. Обстоятельства стремительно меняются, и вопрос оказался гораздо более срочным, чем мы думали еще совсем недавно. Мы устраиваем небольшую встречу лиц, заинтересованных в этом деле. Не могли бы вы тоже прийти? Ваше знание региона и найденных образцов свидетельствует, что вы могли бы внести ценный вклад в нашу дискуссию. В любой другой ситуации я не стала бы вас беспокоить, но обстоятельства необыкновенно серьезны и требуют немедленных действий.
Мы собираемся сегодня в шесть часов вечера у нас в Саду. Если сможете прийти (очень на это надеюсь), спросите у ворот дорогу в комнату Линнея.
Искренне ваша,
Люси Арнольд
Малкольм посмотрел на дату: написано сегодня утром. Аста, сидевшая на подоконнике и читавшая вместе с ним, сказала:
– Нужно сообщить Ханне. Время еще есть?
Ближе к полудню должно было состояться собрание колледжа. Малкольм посмотрел на стенные часы: пять минут десятого.
– Да, успеем, – кивнул он.
– Я имею в виду Ханну, – заметила Аста. – Она сегодня собиралась в Лондон.
– Точно. Значит, лучше поторопиться.
Аста спрыгнула на землю и поспешила следом за ним. Через десять минут они уже звонили в дверь доктора Релф, а еще полминуты спустя входили в дом.
– Стало быть, вы уже видели «Оксфорд Таймс»?
– Нет. А что там?
Ханна протянула Малкольму газету. Вчерашняя вечерняя… страница пять… заголовок: «У шлюза Иффли найдено тело. Полиция заявляет: несчастный не утонул».
Малкольм быстро просмотрел заметку. Шлюз Иффли находился примерно в миле вниз по течению от того места, где Пан стал свидетелем нападения. Смотритель обнаружил тело мужчины лет сорока, зверски избитого и погибшего, судя по всему, до того, как тело попало в воду. Полиция начала расследование.
– Это наверняка он, – вздохнул Малкольм. – Бедняга. Значит, и Люси Арнольд уже знает. Возможно, именно это она и имела в виду.
– Что ты имеешь в виду?
– Да вот, пришел показать тебе письмо, – он протянул ей бумагу.
– «Обстоятельства стремительно меняются», – прочла Ханна. – Да, вероятно, ты прав. Очень осторожная формулировка.
– Никакого упоминания о полиции. Если на теле не было ничего, способного облегчить опознание, они до сих пор не знают, кто это, а значит, не может знать и она. Тебе о ней что-нибудь известно? Ты с ней встречалась?
– Я немного знакома с ней. Энергичная, страстная особа. Драматический склад характера, так мне показалось. Думать так у меня причин нет.
– Думала или показалось – неважно. Все равно это часть общей картины. Что ж, на встречу я, разумеется, пойду. Ты увидишься в Лондоне с Гленис?
– Да, наверняка. Я ей все расскажу.
Ханна сняла с вешалки пальто, и Малкольм помог ей надеть его.
– Как там Лира? – поинтересовалась она.
– Подавлена, что не удивительно.
– Передай ей, пусть зайдет меня повидать, когда будет свободное время. Да, Малкольм… То путешествие доктора Штрауса через пустыню к красному зданию…
– Да?
– Слово «актерракех» – есть идеи, что бы оно могло означать?
– Боюсь, ни одной. Но оно точно не таджикское.
– Ладно. Интересно, не сможет ли алетиометр прояснить ситуацию? Увидимся.
– Передавай привет Гленис.
* * *
Гленис Годвин была теперь директором «Оукли-стрит». Томас Наджент, занимавший этот пост, когда Ханна вступила в организацию, умер в этом году, и сегодня в память о нем должна была состояться мемориальная служба. Миссис Годвин пришлось отказаться от обязанностей полевого офицера несколько лет назад: она заболела тропической лихорадкой, та дала осложнения, и ее деймона парализовало. Однако мыслила Гленис по-прежнему четко и ясно, а деймон, несмотря на свое печальное состояние, мог похвастаться цепкой памятью, хранившей множество подробностей. Гленис давно овдовела, а ее единственный ребенок умер от той же самой лихорадки. Малкольм глубоко восхищался Гленис – первой женщиной во главе «Оукли-стрит» за всю историю этой тайной службы. Политические враги следили за каждым ее шагом, напрасно ожидая, когда она, наконец, допустит ошибку.
После службы Ханна сумела отозвать Гленис на десять минут для приватной беседы. Они сидели в отеле, в тихом уголке холла. Неподалеку, у бара, еще несколько человек из Оукли-стрит наслаждались напитками. Ханна кратко изложила все, что знала об убийстве, рюкзаке, дневнике Штрауса и присланном Малкольму приглашении на поспешно созванное совещание.
Гленис Годвин было за пятьдесят, она была невысокой, крепкого телосложения, темные с проседью волосы причесаны просто и аккуратно. На подвижном лице отражались все ее чувства. Ханна нередко думала, что такое лицо – слишком большая роскошь для человека, занимающего должность, где скорее нужна ледяная бесстрастность. Левой рукой она почти непрерывно гладила деймона – маленькую циветту, которая лежала у нее на коленях и внимательно слушала разговор.
