– Эта молодая девушка, – сказала Гленис, когда рассказ Ханны подошел к концу, – Лира Сирин, так? Необычное имя. Где она сейчас?
– У родителей Малкольма. Они держат паб на реке.
– Ей нужна защита?
– Думаю, да, нужна. Она… Вам что-нибудь известно о ее происхождении?
– Нет. Расскажете мне потом, не сейчас. Малкольм должен пойти на эту встречу, это напрямую касается «Оукли-стрит». Все это как-то связано с экспериментальной теологией, но больше мы пока ничего не знаем. Человек по имени…
– Брюстер Напье, – прошелестел призрачный голос ее деймона.
– Он самый. Несколько лет назад он опубликовал работу, из-за которой мы впервые обратили на него внимание. Как она называлась?
– «О некоторых аспектах воздействия розового масла на микроскопию поляризованного света», – подсказал ее деймон. – В «Материалах Лейденского института микроскопии». Напье и Стивенсон, два года назад.
Он говорил тихо, через силу, но совершенно внятно. Хана не в первый раз была поражена его феноменальной памятью.
– Вы связывались с этим Напье? – полюбопытствовала она.
– Не напрямую. Мы тайно и очень тщательно проверили его историю, он совершенно чист. Насколько нам известно, статью эту Магистериум не заметил. Мы тоже не станем проявлять чрезмерный интерес, чтобы не навести их на след. Дело, на которое натолкнулся Малкольм, – еще один признак того, что некие силы пришли в движение. Спасибо, что ты мне рассказала. Говоришь, он скопировал все документы из рюкзака?
– Да, абсолютно все. Полагаю, к понедельнику они будут у вас.
– Мечтаю ознакомиться с ними.
* * *
Примерно в это же время Лира болтала в «Форели» с помощницей по кухне. Полине исполнилось семнадцать, она была хорошенькой, застенчивой и легко краснела. Пока Пан беседовал под столом с ее деймоном-мышкой, Полина рубила лук, а Лира чистила картошку.
– Раньше он меня немного учил, – рассказывала Лира Полине, которая спросила ее, откуда она знает Малкольма. – Но я тогда ужасно себя вела, со всеми. Мне даже в голову не приходило, что у него есть какая-то своя жизнь помимо колледжа. Думала, его на ночь в шкаф убирают. А ты тут давно работаешь?
– В прошлом году начала, неполный день. Потом Бренда попросила взять еще несколько часов и… Я еще в «Босуэле» подрабатываю, по понедельникам и четвергам.
– Правда? Я там тоже работала, недолго кухонной посудой занималась. Тяжело приходилось.
– А я в галантерее.
Полина закончила резать лук и высыпала его в большую кастрюлю на плите.
– Что это будет? – поинтересовалась Лира.
– Оленье рагу, но я только начала. Основную работу Бренда делает. Какие-то свои особые пряности кладет, не знаю какие. Я вообще-то еще учусь.
– Она готовит одно большое блюдо каждый день?
– Раньше готовила. В основном жаркое на вертеле, а потом Малкольм предложил внести разнообразие. У него правда были хорошие идеи.
Она снова покраснела и отвернулась, чтобы помешать лук, который уже начал шипеть и плеваться маслом.
– Ты давно знаешь Малкольма?
– Ага. Выходит, что давно. Когда я маленькая была, он… ну, то есть я думала, что он… ох, не знаю. Он всегда был со мной таким милым. Я все думала, что он примет у Реджа паб, когда тот на покой уйдет, да, видать, не к тому все шло. Мал теперь вон какой профессор. Я его почти не вижу.
– А тебе хотелось бы заправлять пабом?
– Да куда уж мне-то!
– Вот весело было бы.
Деймон Полины забрался ей на плечо и что-то зашептал в ухо. Девушка склонила голову и слегка тряхнула ею, чтобы темные волосы упали и спрятали снова запылавшие щеки. Она еще немножко помешала лук, накрыла кастрюлю крышкой и убрала с огня. Лира наблюдала за ней. Смущение девушки словно заворожило ее, ей было немного стыдно, что она вызвала такую реакцию, – но почему, она и сама не знала.
Потом они сидели с Паном на террасе и смотрели, как мимо бежит река. Тут Пан ей все и объяснил.
– Она в него влюблена, – тихо сказал он.
– В кого? В Малкольма? – не поверила Лира.
– …и если бы ты не была так занята собой, то сама бы это заметила.
– И вовсе я… – начала Лира, но поняла, что не сможет убедить даже себя. – Но… он же такой старый.
– Очевидно, она так не думает. В любом случае, вряд ли он ее любит.
– Это ее деймон тебе сказал?
– Это и не нужно.
Лиру это почему-то потрясло, и снова она не могла сказать почему. Ничего ужасного в этой новости не было, просто… Просто это же был доктор Полстед! Впрочем, он сейчас совсем другой – даже одевается не так, как раньше. Дома, в «Форели», Малкольм носил клетчатую рубашку с закатанными рукавами, открывавшими золотой пух на руках, молескиновый жилет и вельветовые брюки. Скорее как фермер, подумала Лира, и уж совсем не как ученый. В мире речных людей и сельских работников, браконьеров и бродячих торговцев он был как дома: большой, крепкий, спокойный, добродушный – плоть от плоти этого места.
Если подумать, ничего удивительного, он здесь родился и вырос. Вполне естественно, что доктор Полстед так мастерски подает напитки, так легко заводит разговор и с незнакомцами, и с завсегдатаями, так быстро разбирается с любыми сложностями. Вчера вечером два посетителя чуть не подрались за картами, но Малкольм успел вывести обоих раньше, чем Лира вообще заметила, что происходит. Не сказать, что с новым Малкольмом ей было намного легче, чем с прежним доктором Полстедом, но она видела, как все его тут уважают. Но влюбиться… Она решила впредь избегать разговоров о Малкольме. Полина ей нравилась, и смущать девушку не хотелось.
* * *
Прибыв в Ботанический сад незадолго до шести, Малкольм заметил свет только в одном окне административного здания, в остальных было темно. Окошко привратника тоже было закрыто, так что пришлось тихонько постучать.
Внутри что-то зашевелилось, потом край ставня будто облили светом – к окну подошел кто-то с лампой.
– Сад закрыт, – раздался голос из привратницкой.
– Я пришел к профессору Арнольд. Она велела спросить про комнату Линнея.
– Ваше имя, сэр?
– Полстед. Малкольм Полстед.
– Хорошо. Главная дверь открыта. На один этаж вверх, вторая комната справа.
Главная дверь выходила в сад. Наверху лестницы горел слабый свет, а комната Линнея нашлась в двух шагах по коридору от кабинета директора, где Малкольм вчера беседовал с профессором Арнольд. Он постучал. Тихий гул голосов внутри тут же стих.
Дверь открылась. На пороге стояла Люси Арнольд. «Драматическая» – так, кажется, назвала ее Ханна… Именно таким сейчас и было ее лицо. Малкольм мгновенно догадался, что новости о найденном теле дошли и до нее.
