Когда молодежь заказала ужин и ушла с напитками в зал, он решился заговорить с барменом – дородным мужчиной лет шестидесяти с редеющими рыжими волосами и приветливым лицом.
– Прошу прощения, сударь, я тут ищу Малкольма Полстеда. Вы такого знаете?
– Это мой сын, – отозвался рыжий. – На кухне сейчас, ужинает. Поговорить с ним хотите?
– Когда закончит. Я не спешу.
– Удачно вы его застали, кстати. Он вот-вот уедет. За границу, по каким-то делам.
– Да ладно? Ну, это я вовремя зашел.
– Да, такое вот дело. Ему надо в университете что-то доделать, а оттуда сразу на поезд. Вряд ли он долго возиться станет – думаю, завтра к ночи уже уедет. Берите свою пинту вон туда, за угловой стол, а ему скажу, что вы ждете – пусть хоть выйдет, поздоровается перед отъездом. Как вас зовут?
– Дик Орчард. Да он меня не знает. Скажите, это по поводу… Лиры, в общем.
Бармен вытаращил глаза.
– Вы знаете, где она? – тихо спросил он, наклонившись к Дику.
– Нет, она мне только имя сказала – Малкольм Полстед, вот я и…
– Сию же минуту его приведу.
Дик ушел со своей пинтой за угловой стол. Судя по поведению бармена… эх, жаль что он сюда раньше не пришел!
И минуты не прошло, как за стол к нему подсел высокий мужчина – не такой могучий, как хозяин, но все равно Дик бы еще подумал, стоит ли лезть с ним в драку. В руке у него была кружка с чаем, на плечи наброшен коричневый вельветовый пиджак.
Его деймон, крупная рыжая кошка, и Бинди, лиса Дика, вежливо коснулись друг друга носами.
Дик протянул руку, и Полстед крепко ее пожал.
– Знаете что-то о Лире? – сразу спросил он.
Говорил Полстед тихо, но ясно – глубоким, гулким голосом. Таким хорошо петь. Дик был несколько озадачен. Не удивительно, что парень из ученых: уж больно у него лицо умное. Но, кажется, он и в реальном мире как дома.
– Да, – ответил Дик. – Она… мой друг. На днях утром пришла ко мне домой: сказала, что у нее неприятности и ей нужна помощь. Хотела попасть на Болота, к моему деду-цыгану – он как раз оказался в Оксфорде вместе со своей лодкой. Я ей дал… короче, объяснил, как ему представиться. Думаю, она так и сделала и уплыла с ним. Она мне рассказала, что случилось у Окспенса, близ реки…
– И что же?
– Она видела, как там кого-то убили.
Малкольму парень понравился. Явно нервничает, но это не мешает ему говорить честно и четко.
– А имя тебе откуда известно? Лира сказала?
– Она сказала, вы знаете о происшествии у реки. И еще, что жила тут, в «Форели», но ей пришлось срочно уйти, потому что…
Говорить ему, кажется, было тяжело. Малкольм подождал. Дик оглянулся по сторонам, наклонился к нему поближе и почти прошептал:
– Ей было… в общем, все дело в ее деймоне, Пане… он ушел. Его с ней не было. Просто взял и исчез.
Ну конечно, подумал Малкольм. Конечно, это все меняет.
– Я никогда такого не видел, – так же тихо продолжал Дик. – Ну, знаете, чтобы разделялись… Она была очень напугана. Думала, на нее все глазеть будут или еще того хуже. На Болотах она вроде кого-то знает, одного старого цыгана, – с ним она будет в безопасности. Подумала, что дед мой сможет ее к нему отвезти.
– А как его зовут?
– Деда-то? Джорджо Брабандт.
– А того человека на болотах?
– Не знаю. Этого она не сказала.
– У нее с собой что-то было?
– Один только рюкзак.
– Когда это все случилось?
– Довольно рано, я только домой пришел. Работал в ночную на Королевской почте.
– Это не ты ей про Бенни Морриса рассказал?
– Я самый.
Дик хотел спросить, не узнал ли Малкольм чего-нибудь о том человеке, но вовремя прикусил язык. Малкольм тем временем вытащил карандаш и записную книжку, написал что-то, вырвал страницу и протянул ему.
– Вот этим двум людям можно доверять. Они хорошо знают Лиру и очень хотят знать, куда она подевалась. Если сможешь сказать им то, что сказал сейчас мне, я буду очень признателен. И если у тебя найдется время хоть иногда заходить сюда, мои мать с отцом будут рады хоть что-нибудь узнать о Лире. Но больше никому не говори.
Он дал Дику адреса Элис и Ханны.
– А вы, стало быть, за границу отправляетесь? – спросил Дик.
– Да, к сожалению. Хотел бы я этого избежать, да не могу. Слушай, есть еще шанс, что Пан, ее деймон, объявится. Он в такой же опасности, как и она. Если он тебя знает, может тоже прийти за помощью к тебе.
– Я всегда думал, что люди умирают, если вот так… разделяются. Просто глазам своим не поверил, когда увидел ее.
– Не всегда. Скажи-ка, а не знаешь ли ты часом что-нибудь про человека по имени Саймон Талбот?
– Никогда про него не слышал. Он имеет какое-то отношение ко всему этому делу?
– Очень возможно. Где ты живешь, кстати?
Дик сказал, и Малкольм записал.
– Вы надолго уезжаете?
– Пока непонятно. А, вот еще что: одной из двух леди, чьи имена я тебе написал, доктору Релф, будет очень интересно узнать о Бенни Моррисе все, что ты сможешь ей сообщить. Он ведь скоро снова на работу выходит.
– Вы, значит, к нему наведывались?
– Ага.
– Это он… все сделал?
– Говорит, не он.
– А вы… из полиции?
– Нет, просто из университетских. Слушай, мне пора – много дел перед отъездом. Спасибо, что пришел, Дик. Когда вернусь, с меня выпивка.
Они пожали друг другу руки.
– Ну, бывайте.
Дик проводил его взглядом и решил, что двигается он на редкость легко для такого крупного парня.
* * *
Примерно в это же время Пантелеймон сидел, притаившись в тени разрушенного склада на верфях в устье Темзы, и наблюдал, как трое матросов крадут корабельный винт.
Небеса сегодня были не слишком щедры на свет: сквозь рваные облака слабо мигали несколько звездочек; луна куда-то отлучилась. На стене склада покачивался, едва мерцая, антарный фонарь, да на носу гребной лодчонки, что болталась через протоку от битой ветрами старой шхуны, пришвартованной дальше вдоль пирса, едва тлела нафтовая лампа. Шхуна называлась «Эльза». Ее капитан провел весь сегодняшний день, накачиваясь пивом и убеждая старпома спереть винт с такого же дряхлого каботажника, состоящего, казалось, из одной ржавчины. На суденышке, похоже, вообще не было никакой команды, зато на баке имелось четыре бесхозных центнера фосфобронзы. Эти двое часами разглядывали винт в капитанский треснутый бинокль и препирались о том, сколько удастся выручить за груз на не слишком щепетильной верфи. Двое палубных тем временем лениво выбрасывали за борт сломанные доски и обрывки канатов – все, что осталось от скверно закрепленного палубного груза, который судно растеряло во время шторма на Канале. Все равно за него уже никто не заплатит.
