– Оставайся, сколько понадобится. Можешь готовить, если хочешь. Старый Джорджо сказал, у тебя неплохо получается… не считая тушеных угрей.
– Чем это ему не угодили мои тушеные угри? – возмутилась Лира. – И почему он мне сам не сказал?
– Ну, посмотришь, когда я буду в следующий раз их готовить. Поучишься. Да только имей в виду: этому всю жизнь надо учиться.
– А в чем секрет?
– Надо резать их по диагонали. Ты, небось, скажешь – да какая разница? А разница есть.
Ма Коста взяла корзину и отправилась на берег, а Лира уселась на крыше кабины, глядя, как цыганская матушка шагает вдоль берега к Залу собраний – большому дому, крытому соломой, рядом с которым раскинулся рынок. Разноцветные навесы рыночных лотков оживляли однообразную зимнюю серость, тянувшуюся до самого горизонта, который едва угадывался в тускнеющем свете.
«Но даже если я проживу тут всю жизнь и научусь как следует тушить угрей, все равно это не мой дом и никогда моим не станет, – подумала Лира. – Я это уже давным-давно поняла».
До чего же это было тяжело: не знать, сколько придется здесь пробыть, не понимать, когда можно будет уйти без опаски, и сознавать только то, что ей тут не место! Лира устало поднялась, подумав, не пойти ли в каюту, вздремнуть часок-другой, но не успела сделать и шагу, как на канале показалась лодочка. На носу стоял с длинным веслом мальчик лет четырнадцати, а его деймон-утка плыл рядом, деловито загребая лапами. Мальчику явно хватало и силы, и сноровки управляться с веслом: завидев Лиру, он тут же затормозил и повернул влево, к лодке Ма Косты. Утка захлопала крыльями и вспорхнула на борт.
– Это вы – мисс Сирин? – крикнул мальчик.
– Да, – ответила Лира.
Мальчик сунул руку в нагрудный карман своей куртки, зеленой, как болотная вода.
– Для вас письмо, – сообщил он, протягивая конверт.
– Спасибо…
Лира взяла конверт и прочитала адрес: «Мисс Л. Сирин, через Корама ван Текселя». Корам зачеркнул свое имя и написал: «через мадам Косту, “Персидская царица”». Конверт был из плотной, дорогой бумаги, адрес отпечатан на машинке.
Тут Лира поняла, что мальчик все еще ждет. Сообразив, чего именно, она дала ему мелкую монетку.
– Добавьте еще столько, и будем квиты.
– Поздно, – усмехнулась Лира. – Письмо уже у меня.
– Ну, попытаться стоило, – хмыкнул в ответ мальчишка и, спрятав монетку в карман, погреб прочь, да так быстро, что перед лодкой поднялась настоящая волна.
Конверт был такой красивый, что Лире стало жалко рвать его. Она спустилась на камбуз и вскрыла письмо кухонным ножом, а потом села за стол и принялась читать.
Листок был похож на какой-то официальный бланк, но отпечатанный в типографии адрес Дарем-колледжа был зачеркнут. Лира не поняла, что это значит, но подпись гласила: «Малкольм П.». Любопытно, какой у него почерк… Лира пробежала глазами по строчкам и убедилась, что рука у Малкольма твердая, буквы изящные и пишет он разборчиво, авторучкой с черными чернилами.
Дорогая Лира!
Дик Орчард сообщил мне о неприятной ситуации, в которой ты оказалась, и сказал, куда ты уехала. Я считаю, что лучше убежища, чем на Болотах, тебе не найти, и никто не даст тебе совета лучше, чем Корам ван Тексель. Спроси его про «Оукли-стрит». Мы с Ханной собирались рассказать тебе, но обстоятельства распорядились иначе.
Билл, привратник в Иордане, говорит, что в колледже ходят слухи, будто тебя арестовал ДСК и ты исчезла где-то в недрах тюремной системы. Слуги в ярости и винят магистра. Поговаривают даже о всеобщей забастовке, которая будто бы начнется с Иордан-колледжа, – но поскольку забастовка тебя не вернет, сомневаюсь, что дело пойдет дальше разговоров. Однако магистр скоро убедится, что с прислугой шутки плохи.
Между тем лучшее, что ты можешь сделать, – узнать у Корама ван Текселя как можно больше о деятельности «Оукли-стрит». Мы – мы с тобой – только начали говорить о важных вещах, но я чувствую, что ты знаешь – возможно, благодаря алетиометру, а может, и по опыту другого рода, – что одни и те же вещи можно видеть, воспринимать и понимать по-разному. И, похоже, этот факт имеет прямое отношение к тому, что произошло в Центральной Азии и повлекло за собой гибель бедного Родерика Хассаля.
Передавай привет Кораму и расскажи ему все, что сочтешь нужным, о Хассале и о Карамакане. Именно туда я сейчас и отправляюсь.
И, наконец, прости меня, пожалуйста, если тон этого письма покажется тебе слишком напыщенным. Я знаю, что произвожу такое впечатление, когда пишу, но ничего не могу с этим поделать.
Ханна тоже пишет тебе и будет рада получить от тебя весточку. Через цыган письма доходят безопасно и быстро, хоть я и не понимаю, как у них это устроено.
Твой друг,
Малкольм П.
Лира прочла все быстро и тут же вернулась к началу, чтобы перечитать еще раз, помедленнее. На словах о напыщенном тоне она покраснела: Малкольм и правда казался ей высокопарным, но это было давно… то есть до убийства у реки. Тот Малкольм, которого она теперь узнавала заново, вовсе не был напыщенным.
Ма Коста ушла на рынок, так что на «Персидской царице» Лира сейчас была одна. Вырвав листок из блокнота, она села и начала писать ответ.
Дорогой Малкольм,
Спасибо за письмо. Сейчас я в безопасности, но…
Рука ее замерла. Лира вдруг сообразила, что понятия не имеет, что писать дальше, да и вообще – как с ним говорить? Она поднялась, прошла на корму, огляделась, провела руками по рулю, глубоко вдохнула холодный воздух и вернулась в кабину, к письму.
…но скоро мне придется уйти отсюда и двигаться дальше. Я должна во что бы то ни стало разыскать Пана. И я готова ухватиться за любую ниточку, пусть даже самую нелепую и маловероятную – вроде того Синего отеля, о котором писал доктор Штраус в своем дневнике. Это, насколько я поняла, какое-то убежище. Я постараюсь найти его, и посмотрим, что из этого выйдет. Потому что если я не смогу разыскать Пана…
Она остановилась, вычеркнула последнюю фразу и уронила голову на руку, сжатую в кулак. Это было все равно что говорить в пустоту. С минуту Лира не шевелилась, но, наконец, снова взялась за перо.
Если Пан окажется там, мы пойдем в Карамакан. Попытаемся пройти через пустыню и отыскать тот красный дом. Я много думала об этом доме после того, как прочитала дневник доктора Штрауса, – он меня поразил, как один из тех ярких снов, которые не забываются и преследуют тебя часами даже наяву. В нем есть что-то знакомое, хотя я не понимаю, что именно. Такое чувство, что я знала что-то об этом доме, а потом забыла и никак не могу вспомнить. Наверное, нужно, чтобы он приснился мне еще раз.
Возможно, там мы с вами и встретимся.
