Он громко отхлебнул чай и достал из кармана старую почерневшую трубку.
– Мистер Брабандт, а тайное содружество только в Британии есть или по всему миру?
– По всему миру, конечно. Но, я думаю, что в других местах оно по-другому называется. Вот в Голландии, к примеру, блуждающие огоньки зовут dwaallicht, а во Франции feux follets.
Лира задумалась.
– Когда я была маленькая и поехала на Север с цыганами, Тони Коста рассказывал мне про странных существ из северных лесов – про Бездыханных и про Духососов. Я так думаю, они из тамошнего тайного содружества…
– Скорее всего, так и есть.
– А в другом месте, я видела Призраков… и они тоже были другие. Да и мир там тоже совсем не такой, как наш. Так что тайное содружество и правда, наверное, везде есть.
– Ничуть бы этому не удивился, – заметил Джорджо Брабандт.
Несколько минут они сидели молча. Цыган набивал трубку курительным листом. Лира сделала глоток чая из его кружки.
– Куда дальше отправитесь, мистер Брабандт? – спросила она.
– Да все туда же, на Север. Славная работа, мирная – возить камни, кирпич да цемент для железнодорожного моста… который всех нас скоро не у дел оставит.
– А потом?
– Вернусь сюда и стану ловить угрей. Пора и мне остепениться. Я ведь уже не молод.
– Неужели? Кто бы мог подумать!
– По виду не скажешь.
Она рассмеялась.
– Над чем смеешься? – полюбопытствовал он.
– Очень вы на своего внука похожи.
– Да, я многому научился у юного Дика. Или он у меня? Даже и не помню. Уважительно он с тобой обращался?
– Очень уважительно.
– Что ж, хорошо. Бывай, Лира. Удачи тебе.
Они пожали друг другу руки, Лира заглянула на камбуз, попрощалась с Бетти и ушла.
Ма Коста уже спала в каюте на носу «Персидской царицы». Лира осторожно поднялась на лодку и приготовила себе постель, ступая легко и бесшумно. И, разумеется, устроившись на койке и тепло укутавшись, – на полке над изголовьем тускло светила маленькая лампа – она обнаружила, что сна ни в одном глазу. Лира подумала, не написать ли еще Малкольму… Или Ханне… Потом подумала о том, о чем раньше почему-то не задумывалась: почему, интересно, ей так нравится проводить время со стариками вроде Фардера Корама или Джорджо Брабандта?
За эту мысль ее разум зацепился, и она начала вертеть и рассматривать ее с разных сторон. Эти двое ей очень нравились… И старый магистр Иордана, доктор Карн… И мистер Коусон, стюард, тоже нравился. И Себастьян Мейкпис, алхимик. Эти джентльмены нравились ей гораздо больше ровесников. И не потому, что они были слишком стары, чтобы интересоваться ею как женщиной, а, значит, с ними она чувствовала себя в безопасности. Мистер Коусон, например, пользовался славой дамского угодника, да и Джорджо Брабандт своих многочисленных возлюбленных не прятал, а Лире сказал, что у нее пробега пока маловато.
В ее чувстве к ним ко всем было что-то такое… И вскоре она это поймала: да! Ей нравилось их общество не потому, что они не могли увлечься ею, а потому что она сама не могла увлечься ими. Лира не хотела изменять памяти Уилла.
А как же Дик Орчард? Почему их мимолетная романтическая связь не считалась изменой? Может быть, потому, что ни один из них ни разу не заговорил о любви. Дик не скрывал, чего хочет, знал достаточно и мог сделать так, чтобы и ей понравилось не меньше, чем ему. Лира ему нравилась, и он недвусмысленно дал ей это понять. А Лире нравилось прикосновение его губ к ее коже. В их отношениях не было ничего от всепоглощающей, всепроникающей, жаркой страсти, которую испытали они с Уиллом, каждый впервые. Они с Диком были просто два здоровых молодых человека, вокруг царило золотое лето, и этого было вполне достаточно.
Но потом этот сон… в котором она играла с деймоном Уилла на залитой луной траве, гладила его кошку, шепталась с ней… Они были совершенно заворожены друг другом, и от одного воспоминания об этом все ее тело трепетало и плавилось, и жаждало невозможного, неназываемого, недостижимого – как Уилл, как красное здание посреди пустыни… Лира позволила себе плыть в медленном потоке желания, но длилось это недолго, и удержать его она не смогла. Лира все так же лежала в полном сознании, в неутоленной тоске, и память о любовной грезе таяла, а сон даже не приблизился.
Наконец, отчаявшаяся и усталая, она вытащила из рюкзака книгу – «Вечного обманщика» Саймона Талбота.
Глава, на которой она открыла книгу, начиналась так:
О несуществовании деймонов
Деймонов и правда не существует.
Можно подумать, что они есть. Их можно потрогать, можно разговаривать с ними, поверять им секреты. Можно судить о других людях, чьих деймонов мы якобы видим, основываясь на облике, который они якобы имеют, и привлекательных или отвратительных свойствах, которые они воплощают. Но в действительности никаких деймонов нет.
Немного найдется областей жизни, в которых человеческий род демонстрирует столь поразительную способность к самообману. С младых ногтей нас всячески поощряют верить, что вне нашего тела существует нечто, являющееся нашей неотъемлемой частью. Эти воображаемые друзья – наилучший способ, к которому мог прибегнуть наш разум, чтобы инстанцировать несубстанциональное. Социум постоянно давит на нас, укрепляя абсурдную веру: привычки и ритуалы ежеминутно разрастаются, способствуя тому, что в поведенческой карстовой полости возникает нечто с мягкой шерстью, большими карими глазами и милыми ужимками.
Разнообразные формы и обличья, которые эта иллюзия принимает, не что иное, как случайные мутации клеток нашего мозга…
Лира читала и читала, хотя что-то внутри стремилось оспорить каждое слово. У этого Талбота было объяснение для всего на свете. Тот факт, к примеру, что детские деймоны меняют облик, служил иллюстрацией большей податливости детского и подросткового сознания по сравнению со взрослым. То, что деймон обычно (хотя и не всегда) другого пола, чем его человек, – всего лишь бессознательная проекция чувства собственной ущербности или неполноценности, что в целом присуще человеку, как и стремление к слиянию с чем-то противоположным. Таким образом, разум передает комплементарную гендерную роль сексуально безопасному существу, способному эту функцию выполнить, не пробуждая ни сексуального желания, ни ревности. Неспособность деймона далеко отходить от человека является психологическим выражением чувства целостности и единства. И так далее, и так далее.
Лире очень хотелось рассказать об этом Пану, обсудить удивительные выводы блестящего ума, пытавшегося отрицать объективную реальность и почти в этом преуспевшего… Но, увы, было слишком поздно. Она отложила книгу и попыталась думать, как Талбот. Его метод в основном состоял из утверждений: «Икс есть (не более чем; не что иное как; только; всего лишь; просто и т. д.) Игрек», – и позволял с необычайной легкостью конструировать фразы типа: «то, что мы именуем реальностью, есть не более чем коллекция жалких подобий, удерживаемых вместе исключительно силой привычки».
