Лось навел на одного наган, и тот сразу признался, что они филеры, что если их не развяжут, то другая пара, которая дежурит у станции, пойдет их искать. Лось распорядился связать покрепче, вставить кляпы, филеров скатили в овражек, и Лось приказал расходиться. Когда ушли Франк, Глухов и Сидеров, остались Бердников, Лось и Андрей. Бердников спросил, что будет с этими двумя, Лось не ответил, приказал Бердникову уходить. Тот медлил. Потом нехотя ушел.
Лось с Андреем пошли вместе, сделали круг и вернулись к овражку. «Понимаешь — зачем?» — спросил Лось. «Да!» — ответил Андрей…
…Швейцара у дверей не оказалось, но Андрей, пока поднимался, легко касаясь лакированных перил, по недавно вымытой лестнице, все ждал оклика. Третий этаж. Номер шесть. Высокая дверь. Бронзовая табличка «Присяжный поверенный Серебряковъ». Звонок отозвался где-то в глубине квартиры. Дверь открылась, некто стоял в полутьме прихожей и на слова «Доложите, голубчик, господину Серебрякову…» с раздражением ответил: «Я — Серебряков! Что вам угодно?», но чуть отступил в сторону, давая войти.
Андрей растерялся. Впервые за несколько недель, после того как уволился с фабрики Прейса, съехал из флигеля и поселился на даче за Колпино, не знал — что сказать и что делать. Прежде, если не было указаний Лося, полагался на чувство. Оно всегда подсказывало, и что и как. Андрей должен был сделать простую вещь — переложить содержимое одного из мешков в чемодан. Чемодан был куплен заранее, его загодя отвозил в квартиру Серебрякова Лихтенштадт, который и договорился до этого с присяжным поверенным. Симпатизант борцам за свободу. Героям. Честнейший человек. Так Лихтенштадт описывал Серебрякова. Андрей вспомнил, что должен был произнести пароль, но потом подумал, что Серебряков уже понял — кто Андрей и зачем пришел, — и надобности в пароле более нет…
…За час до условного сигнала Лось сидел в ресторане Кина, у окна. Он видел утыкающуюся в Фонарный узкую Казанскую, двоих из пятерки Соколова. Те стояли на углу, условным сигналом было поставить ногу на каменную тумбу. Лось заказал котлеты, потом говорил, что ел и не мог наесться. За соседним столом, в форме, с каким-то молодым человеком, сидел Кулаков, жандармский полковник, его Лось узнал, видел его фотографический портрет. Бомба стояла на столе, в хорошей оберточной бумаге, такую делали на картонажной фабрике Прейса. Прейс не только напильники выпускал. Открытки, обложки для адресов, бумагу для обертывания подарочных наборов. Бумагу принес Андрей, он и оборачивал бомбу, Лось пошутил, что Андрею стоит найти место упаковщика, так все было ровно и гладко. Официант собрался переложить бомбу на подоконник, Лось, не поднимая головы, сказал, чтобы тот сверток не трогал. Бомбы хотел делать Бердников, но Лось сказал, что бог троицы не любит, и поэтому их сделал приехавший с Бердниковым тот самый избитый ротмистром еврей.
Он никогда не делал бомб, но сказал, что сделает, если ему опишут — как, — и сделает лучше, чем описанный образец, обещал, что его бомбы не взорвутся от случайного толчка, а при метании всех поубивают на десять метров в округе. Правда, первая, которую бросали из окна второго этажа, дом восемьдесят пятый, на самом углу с Екатерининским, только разбила крышу кареты, ранила кучера, сбросила с козел драгуна, вторая, брошенная от входа в портерную Грибкова, повыбивала конных драгун из седел, и только бомба, что со словами «Держись, сволочь!» кинул Лось, разнесла все в щепки, убила кого-то из собравшихся было оказать сопротивление да случайного прохожего.
Вторую бомбу метал Бердников. Так распорядился Лось, сказавший, что если доверить это Андрею, у того потом будут при стрельбе дрожать руки.
Делавший бомбы Матвей, Матвей Дорожко, ездил кругами, лихач с таким носом, такими падающими с лица глазами. Это была его идея, которую одобрил Лось: после передачи мешков Казначейства Адели уйти на лихаче.
Андрей с Бердниковым пришли в портерную часам к десяти. Казначейская карета должна была выехать из конторы на Гутуевском в начале первого, а выехала почти на два часа раньше. Андрей чувствовал, что обо всех их приготовлениях и замыслах что-то, не всегда в деталях, известно. Ведь они планировали четвертого октября налет на банковскую карету, там должны были везти пять миллионов рублей, а вдруг в последний момент деньги поделили на небольшие части, повезли частями по другим маршрутам. Кто выдал? Кто?!
Он сказал о своих чувствах Лосю. Лось ухмыльнулся: у революционера нет чувств! Андрей попытался объяснить — что он имел в виду, но Лось отмахнулся, сказал, что через десять дней будет карета Казначейства, вот тогда Андрей свои чувства и проявит. Андрей видел: отмахнуться-то Лось отмахнулся, но напряженно прищурился, часть лица его дернулась, другая, частью парализованная, осталась неподвижной, от этого лицо его еще более походило на красивую маску.
В портерной Бердников взял кружку, со стойки для журналов и газет — «Полицейские ведомости», сел за отдельный столик, громко поставил кружку на мраморную столешницу. Андрей заплатил за Бердникова, себе попросил кружку темного, два яйца, хлеб, колбасу. Буфетчик спросил — поджарить ли колбасу? Андрей ответил — так съем! — это почему-то буфетчику понравилось, он ухмыльнулся, посмотрел на Андрея из-под густых бровей, его брови служили показателем уровня пива в кружке: чем больше в кружку наливалось пива, тем выше они поднимались; когда он отодвигал наполненную кружку, чтобы отстоялась пена, брови опускались, торчащие из них жесткие на вид волоски почти закрывали глазницы.
Со стойки Андрей взял «Осколки». Новый главный редактор, Билибин — рассказы прежнего, Лейкина, Андрею очень нравились, — извещал о завершении работы над пьесой «Женщины на Марсе». Бердников спросил — зачем читать всякую белиберду? Вот «Полицейские ведомости» могут оказаться полезными, а эти сатирики, женщины, Марс — что с них толку? Андрей съел яйцо, желток прилип к небу, он смыл его темным пивом. Он никак не мог научиться отвечать, он придумывал ответы после, если их произносил, они звучали невпопад. Бердников зато всегда словами попадал в точку, но когда дозорный и двое из пятерки Соколова, выскочившие из прачечной, уже доставали из обломков кареты мешки, квартальный взвел курок нагана и Андрей крикнул «Стреляй!», Бердников выстрелил и промахнулся.
Андрей бежал вдоль канала, по направлению к Вознесенскому проспекту, прижимал к груди мешок, в руке — портфель, вырвал его у одного из инкассаторов. Он оглянулся, увидел — его догоняет экипаж Матвея. Адель! Матвей осадил лоснящегося, чистенького рысака. Адель была в шляпке с вуалью, ее огромные глаза светились сквозь нее, Андрей поставил мешок в экипаж, там уже стояли два баула с деньгами. Он хотел положить на пол экипажа и портфель, но тут откуда-то выскочил Лихтенштадт, отпихнул Андрея, толкнул лихача в плечо: «Пошел!», Андрей остался у парапета канала с портфелем в руках.
Портфель позже его спас. И чуть не погубил. Проходными дворами, где он на ходу вывернул наизнанку короткое пальто, достал из кармана мягкую кепку, выбросил картуз, избавился от револьвера, засунув его за поленницу, Андрей вернулся на Фонарный, пошел к Мойке, на Офицерской свернул налево, пошел по Прачешному. На углу Максимилиановской его остановил жандармский унтер, с ним рядом стоял человек в котелке, словно специально желавший показать — вот я филер! вы не видели филеров? вот я, один из них! — чуть дальше два солдата. Унтер уперся пальцем в грудь Андрею: «Кто? Куда?» «Курьер, — ответил Андрей. — В издательство Брокгауз» — и кивнул на портфель. «Издательство?» — «Да, на Прачешном, дом шесть». Лишь только дойдя до издательства, зная, что за ним идут, Андрей увидел прикрепленную к ручке портфеля с печатью Казначейства бирку на пломбе. Он вошел в двери издательства, быстрым движением сорвал бирку, положил в карман, открыл вторую дверь. «Чем могу?» — спросили его из-за конторки. «От академика Дмитриевского. Рукопись», — сказал Андрей. «На второй этаж, господину Голубовскому»…
