Они медленно отплывали от берегов Африки. У стоящего рядом с Джулиусом старика в глазах блестели слезы. Темнокожая женщина беззвучно рыдала, закрыв рот шалью.
«Это потому, что Алжир – их дом», – думал Джулиус. Он смотрел на этих людей как на каких-то странных созданий природы – ему никогда не почувствовать то, что чувствуют они. У него не было ни родины, ни дома, все это было ему чуждо.
Моше Мецгер сейчас спит – на губах его застыли слова вечерней молитвы, а Мартин Флетчер, наверное, меряет шагами библиотеку или нервно листает книгу. Уда одурманен гашишем, Нанетта качается в кресле-качалке, сонно смыкая веки. Малышку Эльзу обнимает какой-нибудь лавочник-араб. Тото, Марсель и остальные напиваются в таверне, – может, он и будет о них вспоминать, но без сожаления.
Всегда ли он будет таким? Человеком, который использует других в своих целях, но не нуждается ни в чьем обществе, предпочитая полное одиночество?
Он уже собирался спуститься в каюту, но его тронул за руку стюард:
– Месье Леви из третьего класса?
– Да, это я.
– Вас спрашивает какой-то юноша с нижней палубы.
– Но это невозможно, наверное, какая-то ошибка. Я никого не знаю на пароходе.
– Как пожелаете.
Стюард пожал плечами – для него пассажиры третьего класса мало чем отличались от тех, кто путешествовал на нижней палубе.
Джулиус колебался. Наверное, на пароходе есть еще какой-то Леви, ищут его. Но все равно странно. Он поддался любопытству и пошел на нижнюю палубу, где перил не было. Пароход уже немилосердно качало, они были в открытом море. На палубе во весь голос молилась перепуганная старуха, трое детишек плакали, прижавшись к матери. Джулиус не без удовольствия смотрел на их страдания – когда-то ему было так же плохо, но теперь он выше этих несчастных.
– Холодно тут, – громко заметил он проходящему мимо матросу, подняв воротник пальто и подышав на руки. – Спущусь-ка, пожалуй, в салун, там тепло.
Он сложил ладони лодочкой и, отвернувшись от ветра, зажег сигарету.
Какой-то пассажир уставился на него с ненавистью и завистью. Джулиус рассмеялся и выбросил спичку за борт. Вот бедняги, вынуждены сидеть на палубе в такую-то погоду, хотя ему-то что за дело. Тут из-за перегородки высунулась чья-то рука и схватила его за рукав. Мальчишка в низко надвинутом на лоб картузе. Не тот ли это юноша, который его спрашивал? Какой-нибудь портовый попрошайка.
– Чего тебе надо? Оставь меня в покое.
Но мальчишка все так же цеплялся за его руку и вглядывался ему в лицо:
– Джулиус, не сердись на меня.
Он пригляделся к глазам мальчишки: серым, огромным на худеньком лице. Коротко стриженные волосы, бескровные губы…
Это же Эльза. На мгновение Джулиус от удивления потерял дар речи, но потом произнес:
– Вот же дурочка! Какого черта ты тут делаешь?
Она вся сжалась, будто от удара.
– Я не могла не поехать. Не могла допустить, чтоб ты уплыл без меня.
Он нервно насвистывал, поглядывая по сторонам.
– Да ты знаешь, что будет, если тебя найдут? В тюрьму же посадят или отправят обратно!
– Нет, если я буду с тобой. Скажи, что я твой брат.
– Ты спятила, Эльза? Зачем мне такая обуза?
Он в жизни не слышал подобной чепухи.
– О Джулиус! Дорогой Джулиус, пожалуйста, не будь так жесток со мной. Я не могу не любить тебя. Я всегда тебя любила. Мне все равно, как ты будешь со мной обращаться: хочешь брани, бей, пинай, но не прогоняй, пожалуйста.
Эльза умоляюще сложила ладони, в мальчишеской одежде она выглядела ребенком.
Джулиус нахмурился. Ему ужасно хотелось сказать ей какую-нибудь грубость.
– Ты мне не нужна, глупая плакса. До сих пор не поняла, что ли? Пожалеешь ведь о том, что сделала, – на нижней палубе все равно что в аду. Сама виновата, вот и терпи теперь.
Палуба резко накренилась. Эльза побледнела, было понятно, что ее сейчас стошнит.
– Все, прощай, я вниз пошел, – беспечно произнес Джулиус.
На ее измученном личике отразилось страдание.
– Нет, ты не можешь вот так меня бросить здесь, – заплакала она, прижимая руки к животу. – О Джулиус, мне так плохо, так холодно. Что мне делать? Я боюсь.
– Сама виновата, чего за мной увязалась? Чего ты от меня вообще ожидала? – спросил он.
Она задрожала, скрючилась у веревочного ограждения и смущенно отвернулась.
Джулиус переждал, пока ее стошнит, а затем, когда она возилась с носовым платком, сказал:
– Ну и что я, по-твоему, должен делать? Мне что, здесь всю ночь стоять?
– Я думала, мы будем вместе, – прохныкала она.
Он сделал вид, что сердится.
– У меня что, по-твоему, лишние деньги есть, чтоб тебе билет в третий класс покупать? – закричал он. – Мне на себя-то еле хватает. Наглость какая, а? Нет уж. Я сейчас все про тебя капитану расскажу, тебя в кандалах дальше повезут.
Он зашагал прочь от обессилевшей Эльзы, внутренне содрогаясь от смеха. До чего же странно, что он ей так дорог. Как такое вообще возможно? Взять ее к себе или не связываться? Дорого ли она ему обойдется? Еще билет ей покупать. Может, если им спать на одной койке, то билет будет дешевле? То, что она девчонка, никто не узнает. Смешная эта Эльза, симпатичная и такая несчастная в мальчишеской одежде. Вообще-то, он же не сможет всегда обходиться без женщины, а если она будет с ним спать, то платить ничего не придется. Одежду сама себе шить будет, ест мало. А если он вдруг привяжется к ней слишком сильно, то прогонит ее. С голоду не помрет – с десяти лет телом торгует.
Наврав, что его младший брат сбежал из дому, Джулиус купил Эльзе билет и вернулся за ней на нижнюю палубу. Она так ослабла от морской болезни, что ему пришлось нести ее в каюту на руках. Он швырнул ее на койку, как мешок с картошкой, и отпихнул в сторону, чтобы самому хватило места. И без того ужасные условия в каюте ухудшало присутствие еще восьми пассажиров разной степени раздетости и на разных стадиях морской болезни.
– Моему братишке очень худо, – сообщил всем Джулиус, ущипнув Эльзу за руку, чтобы молчала.
Поскольку его никто не слушал, то он рассудил, что и ночью их никто не побеспокоит. Он закрыл глаза и приготовился уснуть.
Эльза придвинулась к нему, тихонько похныкивая. Он обнял ее одной рукой и крепко прижал к себе, неожиданно радуясь теплу ее тела. Оно напомнило ему детство и кого-то, кто любил его и так же грел по ночам. Он пытался вспомнить, кто это был, а руки его тем временем сами гладили ее, словно какое-то внутреннее чутье подсказывало ему, что нужно погладить прижавшееся к нему существо, чье дыхание он чувствовал на своей щеке.
Эльза пошевелилась, нарушив ход его мыслей, которые вот-вот должны были помочь ему вспомнить.
